Хартманн чуть изогнул одну бровь, показывая, что удивлен столь странным званием.
Полковник встал перед Хартманном и сложил руки на груди.
— Госпожа Глемм представляет вооруженные силы Достеи. Достея — это мир на другом конце галактики. Госпожа Глемм — инопланетянка!..
И опять выдержка не подвела Хартманна. Но на этот раз его голос прозвучал более эмоционально.
— Как тебя понимать, Герман?
— Как я и сказал. Это не шутка, Курт. Не розыгрыш и не провокация. Видит бог, я хотел бы, чтобы это была шутка!
Хартманн внимательно смотрел на полковника. Тон, голос и вид Дитриха доказывали, что тот говорит правду. Взгляд майора скользнул по Глемм. Та кивнула и сказала:
— Это правда. Доказательства я приведу незамедлительно.
Хартманн опустил голову, едва слышно фыркнул, потом взглянул на Дитриха.
— Что здесь происходит, Герман? Ты можешь объяснить?
Вторая фраза прозвучала несколько более эмоционально, чем выдала внутреннее напряжение Хартманна.
…Говорил больше Дитрих. Титов и Глемм только дополняли, уточняли. А полковник, излагая факты Хартманну, еще раз как бы заново оценивал обстановку. И видел, насколько зыбкой она была. Визит русского и этой девчонки, чудная связь и разговор с русским генералом. И вот теперь — прищур серых глаз Курта, сжатые губы, легкое подрагивание носка закинутой на другую ногу ноги.
«Неужели все это правда? — в который раз задал себе вопрос полковник. — Не сон и не розыгрыш?…»
Спокойствие и уверенность Хартманна действовали на него всегда ободряюще. Но сейчас тот сам был не в себе, хотя умело это скрывал.
С минуту после рассказа в комнате царила тишина. Затем Хартманн перевел дыхание и посмотрел на Дитриха.
— Какой у вас план действий?
— Обнаружить, настигнуть и захватить эту группу.
— Так, — кивнул майор. — Место их положения мы определим с помощью некой аппаратуры…
Взгляд Хартманна остановился на Глемм. Та зябко поежилась. Серые глаза немецкого майора почему-то бросали ее в дрожь.
Этот человек вызывал инстинктивный страх.
— Да, — поборов неуместные чувства, сказала она. — Мой командир постоянно отслеживает перемещения протерисканцев и даст нам знать.
Серые глаза соскользнули с лица Глемм и перешли на полковника.
— С обнаружением проблем нет. Какими силами мы располагаем?
Дитрих невесело улыбнулся.
— У меня есть только ты, Курт. Больше никому доверять я не могу. Сам понимаешь, каждый наш шаг — под зорким оком парней в черном.
Хартманн скривил губы. Его отношение к политической полиции полковник знал. Майор ненавидел гестапо, весьма холодно отзывался о фюрере и мрачнел при упоминании армейской верхушки.
Вообще Хартманну мало кто был по душе. Русских он тоже не любил, но уважал за стойкость и умение жертвовать собой. Партизан считал серьезным противником и уничтожал беспощадно. Однако карательные акции расценивал как глупость и ошибку. Из-за чего один раз повздорил с приезжим чином СД. Дитриху пришлось гасить страсти. И спасать столичного гостя от увечий. Хартманна не зря считали лучшим специалистом по ближнему бою. На тренировках со своими солдатами он всегда выходил один против двоих-троих.
Вообще войну майор считал довольно глупой затеей и еще в сорок первом, когда с фронта один за другим шли ликующие доклады, говорил, что русские будут воевать до последнего человека. И что это дорого встанет Германии.
— …Кто у тебя сейчас свободен? — спросил полковник.
Хартманн взглянул на часы.
— Группа Кромберга на базе. Нодлер вот-вот приедет. Они вчера… вышли из района.
Майор не хотел при русском говорить, что ягдгруппы выходили из леса, где вели охоту на партизан. Полковник понял, кивнул.
— Но из своего отряда я могу снять только… группы Кромберга и Барецки. Остальные заняты.
Майор поднял голову, поймал взгляд Дитриха и многозначительно хмыкнул.
Названные офицеры командовали ягдгруппами, составленными из немцев. А группы лейтенантов Нодлера и Мюллера в основном состояли из русских. Там, кроме командиров, только радисты были немцами.
Русских солдат Хартманн отбирал в отряд лично. Бывших пленных, взятых из лагерей, полицаев и местных жителей не брал принципиально. Первых ненавидел за их трусость и подлость. Предал раз, предаст и второй, так он рассуждал. А местные могли быть связаны с партизанами.
В его отряде служили только те, кто с самого начала воевал с большевиками. Таких хватало. Бывшие белогвардейцы, их родственники, ярые противники советской власти. Они ненавидели комиссаров и коммунистов всей душой. Но свой народ любили. И стремились освободить его от ига большевиков даже ценой своей жизни. Мирных жителей не трогали, никого не обижали. А партизан уничтожали с какой-то особой яростью.
Хартманн разговаривал с каждым, стараясь понять, что ими движет. Потом уже проверял бойцовские качества. И брал на стажировку. Если кандидат два месяца хорошо воевал, то его зачисляли в ягдгруппу.
Полковник рассуждения своего друга и подчиненного понимал и принимал. Из четырех групп две, можно сказать, русские. Брать их на дело и сводить с майором Титовым крайне нежелательно.
— Где сейчас Барецки? — спросил он майора.
— В семнадцатом квадрате.