— Хорошо.
— Аппаратуру спрячь, дверь закрой. Оружие держи под рукой. С хозяйкой — построже. На вопросы не отвечай. А то расколет тебя быстро.
— Я запомнила.
Марита подошла к нему, положила руки на плечи и легонько поцеловала.
— И ты береги себя.
Титов, слегка опешивший от такой ласки, только кивнул. Надел фуражку, проверил оба пистолета, поправил портупею и вышел из комнаты.
Пора переходить к основной части задания. К поиску полковника абвера Дитриха.
В принципе Титов знал, где расположены комендатура, штаб местной воинской части, управление полиции, гестапо, городская тюрьма. Знал, где находится отдел абвера. Но вот где именно бывает Дитрих, сказать сложно. Тот редко сидит на одном месте, часто уезжает, что вполне понятно при его работе. Вычислить появление полковника — дело не такое легкое. Тут нужен точный график его передвижений, постоянная слежка за зданием, где размещен абвер, и обычное везение.
Праздная прогулка по улицам сразу выдаст в нем приезжего, к тому же не очень загруженного делами. В принципе в этом ничего страшного нет, но Титов не хотел, чтобы его сразу опознали как новичка.
Немецких солдат и офицеров в Чернигове было больше, чем в Конотопе.
Немецких солдат и офицеров в Чернигове было больше, чем в Конотопе. В основном из местного гарнизона, но попадались и приезжие. Пехота, танкисты, артиллеристы, связисты, летчики, представители тыловых служб. Мелькали мундиры СД. Несколько раз Титов видел хромающих офицеров, с повязками через грудь — раненые, выздоравливающие.
«Пожалуй, зря я так переживал, — думал он, шагая по улицам и периодически вскидывая руку в приветствии. — Никто особо смотреть на меня не будет. Даже гестапо. Просто нереально проверять каждого без особых подозрений. А что подозревать? Форма, знаки различия в порядке, документы тоже. Поведение обычное. В принципе можно и в ресторан зайти, и в кафе, а то и в казино. Может, где и мелькнет фамилия полковника. Или кто-то упомянет абвер. Только не лезть с расспросами, не пороть горячку. Никуда Дитрих не денется… если он в городе. Кстати, полковник сам может бывать в заведениях. Что в этом особенного? Тогда это будет большая удача!..»
Фото Дитриха ему показывали, и он хорошо запомнил чуть вытянутое лицо, тонкий прямой нос, округлый подбородок, слегка больше нужного выпирающие скулы. Отстраненный взгляд серых глаз, зализанный пробор темных волос. Лощеный, надменный, как и все выходцы из аристократии.
Нет, такой по кабакам и дешевым кафетериям шастать не будет. Такой если и пойдет, то в места, где собирается местная элита. А кто у нас в элите Чернигова? Военный комендант, командир части, представители Берлина, штабные, причем не ниже майора. Может, кто еще. И где они чаще всего бывают?
Это Титов узнал быстро. Из подслушанных разговоров за соседними столиками, из коротких бесед с офицерами. Да и просто наблюдая за перемещениями немцев.
Как оказалось, приезжих здесь хватает, не один Титов совершал променад по улицам. Майор почувствовал себя увереннее и уже свободнее бродил по городу. Пока не увидел, как по одной из улиц гонят колонну русских пленных.
…В рваных окровавленных гимнастерках и брюках, в полосатых робах, босые, с в кровь сбитыми ступнями, с исполосованными руками и спинами, с синяками на лицах. Они шли, вернее, медленно бежали, подгоняемые грозными окриками охраны, глядя в землю перед собой. На плечи нерасторопных со свистом падали плети, вырывая из ткани куски, а из плоти — окровавленные клочья. На брусчатке оставались красные пятна. Собаки, лениво трусившие на поводках, водили носами по этим пятнам и зверели от запаха крови.
Прохожие из гражданских опускали головы и спешили пройти мимо, а немецкие офицеры останавливались и наблюдали за изможденными русскими с выражением брезгливости и пренебрежения. Впрочем… не все.
Два танкиста, вышедшие из дверей кафе, смотрели на пленных мрачно и… с жалостью. Фронтовики, привыкшие смотреть на врагов сквозь прицелы, они уважали его. Там, на передовой, врага уничтожают. Но издеваться над пленными! Это было выше их понимания.
Титов замер на месте и прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранить на лице легкую усмешку. А сам закусил губу, моля несуществующего бога не дать взреветь в ярости и не снести голову ближайшему конвоиру.
— Вот суки, что с людьми делают! — раздался за спиной приглушенный, полный ярости шепот. На русском языке.
Майор сдержал вполне естественное желание развернуться. Он ведь немец, русского языка не понимает. Проводив взглядом колонну, медленно, словно делая одолжение, повернул голову. Метрах в десяти у дверей двухэтажного дома стояли мужчина лет тридцати и женщина, его ровесница. Между прочим, мужчина в форме полиции — в бриджах, черном кителе с повязкой на левой руке, с карабином на плече. Непомерно большие сапоги плохо вычищены, на лице трехдневная щетина. Женщина закутана в платок по самые брови, но из-под края платка выбиваются роскошные светлые волосы.
Женщина закутана в платок по самые брови, но из-под края платка выбиваются роскошные светлые волосы.
«Ну вот, у партизан свои люди везде, даже в полиции! — тепло подумал майор, все еще держа высокомерное выражение на лице. — Может, и помогут этим… пленным бежать. А тебе, приятель, надо поаккуратнее быть. И следить за собой. Неровен час раскроют…»