Говорили, что тем, кто сдался пришельцам, кормежка и вообще пребывание в плену обеспечиваются не в пример лучше, чем в армии. Еще болтали, что некоторые страны перешли на сторону пришельцев, получив какие-то гарантии стабильности и сохранения прежних властей. Но Том отмахивался от этих пересудов — все они казались недостойными доверия. Хотя стирать белье приходилось в ледяной воде, от чего по ночам иной раз так ломило пальцы, что он едва не стонал.
Потом снова поднялась кутерьма. В армии всегда так: или «быстро-быстро», или приходится бездельничать и ждать, ждать… На этот раз все действительно произошло как-то слишком уж мгновенно. За сутки Тому выдали новый ремень с кобурой, исцарапанный пистолет Макарова и два магазина к нему. Патронов, пахнущих незнакомой смазкой, дали две коробочки, правда, они развалились, и скоро в карманах его бушлата образовалась непонятная масса из раздавленного картона, неаппетитной желтой смазки и светлых патронов. Том уже знал, как чистят пистолеты, но вот оружейного масла не достал, поэтому приходилось пользоваться собственным одеколоном и какой-то фигней, которую он выиграл в шашки в казарме. Парень, у которого он выиграл этот пузырек, говорил, что это чистейшее фреоновое масло, подходящее даже для швейных машинок.
А ночью Тома разбудили, велели командовать взводом и отправили на машинах куда-то в поле, километрах в ста от Ярославля, ближе к Угличу. Там ему надлежало «развернуть вверенную часть и ждать дальнейших приказов».
Народу на этом поле собралось довольно много, пожалуй, больше батальона, но его взвод поставили сбоку — как это называлось на жаргоне военных: на батальонном фланге, — у рощицы, грустной и неживой по зимнему времени.
Народу на этом поле собралось довольно много, пожалуй, больше батальона, но его взвод поставили сбоку — как это называлось на жаргоне военных: на батальонном фланге, — у рощицы, грустной и неживой по зимнему времени. Это поле Том облазил и выучил досконально и временами ему начинало казаться, что он будет помнить его всю жизнь.
Две палатки, костры, пресловутая рощица, торчащие из-под снега стебли подсолнухов и той гадости с трубчатыми стеблями и широкими, коричневыми от мороза, зонтичными венчиками, которую выращивали на корм скоту и об которую можно было обжечь кожу серьезнее, чем о крапиву. Горячую пищу подвозили неаккуратно, не каждый день, но концентратов пока хватало. Их-то солдатики и разогревали на кострах, да так, что очень скоро — опять же от безделья, — выяснилось, что по-настоящему готовить умеют только двое из тридцати с гаком человек, которые были у Тома в подчинении. Разумеется, этих двоих сделали бессменными кашеварами, что им очень понравилось, потому что обеспечило и сытость, и немеркнущий авторитет.
Иногда приезжал кто-нибудь на армейском уазике и строжайшим тоном называл радиочастоту, по которой следовало получать приказы, а пока они не поступили, необходимо было давать регулярные отзвоны: мол, часть на месте, ЧП не произошло, противник не появился. И все в таком духе. Правда, по прошествии пары-тройки суток после подобных наездов такие «переклички» становились бесполезны, потому что там, куда следовало докладываться, все куда-то исчезало, и ответных сигналов Том не получал. Зато можно было ставить эти станции на прием, и хотя радиус собственного действия у них был невелик, кое-что подслушать получалось. Но по-прежнему на волнах, которые удавалось поймать, звучала музыка либо передавали совсем уж невразумительные сводки.
А потом грянула настоящая война.
Однажды под утро к ним в палатку ввалился заснеженный капитан, приказал строиться и занимать оборону на опушке рощицы. И уходя, сообщил, чтобы стреляли во всех, кто окажется в другой, не русской форме. Том хотел спросить, как быть со штатскими, но не успел, капитан уже умчался куда-то на лыжах.
Тем не менее взвод изготовил «калаши», выстроился по опушке и стал ждать. Довольно скоро с запада появилось пять танков. Шли они без пехоты, но от них веяло такой мощью, что стало страшно.
И опять же непонятно — сражаться с этими танками или это были свои? Даже бойкий ефрейтор Сагдеев, который, как подозревал Том, пару раз вообще бегал в соседнюю деревню то ли за самогоном, то ли к подвернувшейся там подруге и который рассказывал вечерами, что пришельцы города не разрушают, потому что им нужна инфраструктура человечества, не мог ничего сказать о наличии у инопланетян танков.
Танки выглядели незнакомо, но кто в них действительно сидел, Том не догадывался. И еще поднялась метель. Ладно бы просто поземка загуляла по полю, а то ведь действительно завьюжило. Видно стало метров на пятьдесят, не больше, и сделалось почему-то очень голодно. А приказать кашеварам приготовить чего-нибудь Том опасался — дым от костров, даже в такую метель, мог выдать расположение взвода. Все-таки натопить снега на керосинках и заварить чаю пришлось, иначе до вечера на одних сухарях, которыми были набиты карманы солдат, они бы не протянули.
Том и сам решился пообедать, жалея, что не догадался в свое время спрятать коробки с патронами в полиэтиленовый мешок, и вот теперь приходилось жевать хлеб вперемешку с порошком крахмального киселя и патронной смазкой. И зачем он только сунул эти патроны и брикет с киселем в один карман?.. Вероятно, просто сработала привычка запасать еду на будущее, и теперь это будущее наступило, черт побери!.. А потом начался бой.