— Вы, э-э… Извеков, не слишком ли перетруждаетесь? — спросил доктор.
— Нет, могу ответить совершенно уверенно.
— Мне передали, вы проявляете какие-то слишком… бурные способности.
«Впервые слышу, чтобы так говорили про способности», — подумал Том. Ответил же он вполне дипломатично:
— Это, пожалуй, не моя заслуга.
Ответил же он вполне дипломатично:
— Это, пожалуй, не моя заслуга. Хотя что-то есть во мне такое, что позволяет…
— Да, я понимаю. — Доктор снова углубился в графики. По его лицу прошла едва ли не судорога. — Пожалуй, я вас недооценил. Тестирование было ближе к истине… — он вздохнул, — чем я со своими подозрениями в его некачественности.
— Пожалуй, — коротко согласился Том.
— Самое удивительное, — доктор даже не скрывал, с каким любопытством разглядывает Тома, — что вашему наполнению не видно пределов. Вы на самом деле не устаете? Что вы чувствуете под заливкой?
— Раньше было больно, теперь я с этим справляюсь, — осторожно высказался Том. — И могу сказать, мне это нравится.
— Я замечала: он смеется в машине, — вставила сестра.
Доктор ожег ее начальственно-сердитым взглядом. Очевидно, полагал, что она должна была доложить о таком необычном пациенте раньше, и снова посмотрел на Тома.
— Кайфуешь, когда в тебя вколачивают все это? — Доктор неожиданно перешел на «ты» и небрежно махнул в сторону машины.
— Я бы так не сказал. Боль осталась, страх, что не справлюсь со всем, что вы в меня… вколачиваете, тоже остался. Но они сделались привычными. Я уже понимаю, когда и как следует думать, чтобы не перегружаться.
— Я видел, ты у нас даже спортом подзанялся, — протянул доктор со странной интонацией.
— Мне это помогает, поднимает энергетику, и вообще… Я даже курить тут бросил. — Том подумал и добавил: — Когда выйду отсюда, наверное, снова начну. Скучаю без табака.
— Мне передали, что ты просил денег из дома.
— Я же застрял тут дольше, чем рассчитывал. Вот и поиздержался.
— На воле хорошо зарабатывал?
— По нынешним меркам, средне. Но мы с женой копили на машину, эти деньги мне и помогают… сейчас. — Том улыбнулся, чтобы все было понятно. — Ничего, вернусь, новые заработаю.
— Вернешься… — опять очень необычно проговорил врач, словно этого могло и не произойти. — Новые заработаешь… Так что же, Извеков? Пожалуй, должен тебе признаться: у нас всего тут имеется восемь тысяч четыреста часов для заливки. По всему объему знаний, которыми мы располагаем. Включая социальные науки, медицину и развлекаловку, как мы ее называем, — художественность, о которой мы, кажется, говорили: шахматы, головоломки разные… Да, чуть не забыл, есть еще языки. Вот этого добра много, но оно тебе, наверное, нелегко будет даваться. У тебя как раз по языкам самые плохие показатели адаптации. Предположительно, их в тебя следует вгонять раза по три или четыре, чтобы ты их действительно выучил. А этого, сам понимаешь, нам никто не позволит. Порог в сорок процентов усвояемости нам никто не отменял… Ты-то чего хочешь?
Том призадумался. Вопрос, который он и сам себе не раз задавал, и бывало, что отвечал. Сейчас, когда он прозвучал в виде конкретного предложения, все же обескураживал. Над ним следовало подумать.
— А сколько я уже прошел у вас? — спросил он.
Доктор с видом персидского падишаха повернул голову к сестре.
— По нему у нас тысячи полторы часов, тысяча семьсот?.. — полуутвердительно спросил он.
. — полуутвердительно спросил он.
Сестра бросилась было к столу, но остановилась чуть не с поднятой для шага ногой. Отступила, потому что в комнату входила целая делегация. Впереди вышагивал в каком-то изжеванном и не очень свежем халате бородач внушительного вида, в больших очках, которые закрывали пол-лица. Только и видно было — уши, борода да эти очки.
Доктор вылетел с кресла, бородач оглядел те шесть человек разного пола и возраста, которые явились с ним, и уселся. Потом посмотрел на доктора и осуждающе покачал головой:
— Значит так, коллега, показывайте вашего уникума.
Доктор, который обычно демонстрировал скуку и отстраненность от своих пациентов, на этот раз, чуть не согнувшись, вытянул в сторону Тома сухонькую ладонь. Он даже в этом жесте не был уверен — по крайней мере, голоса не подал.
— Вы? — проговорил бородач, как ему и было положено по сану, глуховатым басом, и с той барственной замедленностью, которая вырабатывается годами начальственного положения. — Тысяча семьсот часов?! Отменно… Графики смотреть не будем, вы на словах поясните, как же это выходит?
— Не знаю, — пролепетала совсем потерявшаяся сестра. — Иногда, я должна признаться, включала тройную скорость. Так что в сумме, наверное, у него уже набралось под пять тысяч часов. Может быть, чуть меньше.
— Угу, — буркнул бородач, определенно от восхищения. — А вы его не убьете? Он же у нас инженер… Что-нибудь трудное пробовали? Художественность всякую?..
— На нее у него ушло часов триста. Дольше и трудее всего давалось, но коэффициент усвоения почти шестьдесят процентов, — отрапортовала сестра.
«Ого, да я теперь знаю, оказывается, мировую архитектуру, только не догадался об этом», — подумал Том.
— И это при тройной-то скорости?! Каково, а? — Бородач снова покровительственно посмотрел на свою свиту, словно достижения Тома — его личная заслуга. — Чего теперь желаете, молодой человек?