Он наклонился в сторону Извекова и повысил голос, словно разговаривал с глухонемым идиотом.
— Мне сказали, что можно опробовать медицину, а потом шахматы и языки, — сказал Том. — Экономику, кажется, я уже… получил.
— Не экономику, — чуть дернулась сестра, — а предпринимательство. Курс теоретической экономики был сокращенный, так было в его сопроводиловке написано. Вот я и… поостереглась.
— Жалко, что «поостереглась», — передразнил ее бородач, но той это было привычно. Она на другое отношение и не рассчитывала. — Значит, теперь медицина, да? — Он сверкнул очками, снова приглядываясь к Тому. — Вы же понимаете, молодой человек, что многим, очень многим после наших… операций над ними трудно приходится. Они даже разговаривать учатся заново. Поэтому я с вами вначале… так и вел себя. Вы же, кажется, вполне вменяемы, даже не слишком страдаете от перегрузки. — Он подумал, тряхнул бородой. — Ничего не понимаю, но случай интересный! Хорошо, закачивайте ему медицину и еще что-нибудь потруднее. Языки, говорите, не воспринимает?..
«А ведь он все это уже прочитал в медицинской карте и отлично все помнит, — сообразил Том. — Прикидывается, однако, свои властные возможности демонстрирует».
— Вот и валяйте дальше. Посмотрим, что с ним будет.
Только тестирование его мозгов и извилин, — бородач хмыкнул, — проводите очень дотошно. Чтобы было о чем сообщать на врачебном совете… Может, даже статья выйдет, чем черт не шутит?
Когда вся компания удалилась, сестра почти с отчаянием посмотрела на Тома, вздохнула и уже более спокойным тоном сообщила:
— Да, устроили вы переполох. Но зато теперь и я могу не волноваться.
— О чем волноваться? — удивился Извеков.
Сестричка не ответила, но и так было ясно — боялась она, что убьет вот этого дылду непонятного, а потом отвечать придется. «И ведь ничего «не придется», — думал Том, укладываясь на стол и заползая в шлем. Бывало тут уже такое, убивали они по неосторожности или исходя из неверных данных о человеке и его мозгах, и ничего не происходило. Хотя, как выяснилось, кое-какая проверка при этом все же проводилась.
Он привычно устроился поудобней и стал думать о том, как устроена эта машина. Ему о ее устройстве никто толком ничего не говорил, никто не показывал ни чертежей, не давал объяснений хотя бы по принципам работы тех или иных ее узлов и устройств. Но Извеков почему-то сам до многого доходил — бывало у него такое вот просветление мозгов, когда он самостоятельно о многом догадывался. И знание физики-математики тут было ни при чем. Он знал это другой стороной своих знаний. Пожалуй, даже не знаний, а именно своей способностью догадываться. Интуицией, что ли?.. «Жаль, у них нет тут курса интуиции», — вяло думал Том, уже уходя под загрузку. Сегодня, кажется, была общая анатомия, а впереди — он об этом тоже догадывался, — будут другие разделы, но сегодня обойдемся чем-нибудь попроще.
Жалко было немного, что они именно так лодируют. Ему бы начать с химии, он-то ее освоил в полном отрыве от биологии… Потом было бы неплохо, если бы они его и биологией подкачали. А то что же за врач, который биологию толком не знает — это же базовая наука, что ни говори. И лишь потом следовало бы, наверное, перейти к медицине.
Но Том уже понимал, что сведения, которые ему заливали, сверстаны были на скорую руку. Возможно, потому что времени от Завоевания прошло слишком мало и по-настоящему толковые программы не успели разработать. Все то, что он сейчас получал, являлось простым институтским курсом. А в институте, понятное дело, его наговаривали (или «надумывали»?) обычные преподаватели — как правило, узкие специалисты. Вот и вышло, что базовые знания при этом не учитывались. Но Извеков недавно, недели три-четыре назад, научился одной не очень даже сложной штуке — подстраивать свои мозги и свои знания под то, что в него заливали.
Это действительно было не слишком трудно. У каждого человека, который ложился под эту машину и которые будут в это ложе еще многократно ложиться, есть свои ограничители или в устройстве мозгов, или по личным предпочтениям и интересам. Не подстраиваться же под каждого?.. Курс науки — это и есть курс науки, а не развлечение. Но следовало привязаться к чему-то знакомому, с чего и начиналось более… продвинутое понимание.
Том так и сделал. И уже стал вникать в то, что… читал в шлеме, как вдруг на самом дне его почти бездонной способности усваивать знания и соображать вдруг ощутил, что ему очень нравятся… мекафы! Просто совершенно невозможно нравятся — влюбиться можно. Он с тихим удивлением вспомнил, какое тошнотворное ощущение испытал, когда увидел мекафа впервые, в коридоре, в каком-то полупрозрачном скафандре. И как теперь этот образ — деталей в сознании не всплывало — расслабляет его хотя бы тем, что он существует, этот мекаф. Как и другие мекафы…
«Понятно», — решил Том почти трезво, без соплей умильности.
Помимо прочего, они вкачивали в него еще и лояльность захватчикам. Что ж, не самый глупый ход. Вот только непонятно, сколько раз в него уже это вколотили? Пожалуй, что много. Ведь он выполнил норму по загрузке многократно, а программы они, определенно, не меняли. Следовательно, и этой обработке он подвергался многократно…
Впрочем, кто бы говорил, а он-то, как сегодня выяснилось, даже экономику пропустил, проглотил и забыл, как плохой студент. По всем известной поговорке «сдал — забыл». Ничего! Это ничего, что они мекафов в мозги вкладывают, потом дело пойдет — медицина, что ни говори, наука большая и нужная… А еще языки, шахматы… Только бы научиться пользоваться всем тем, что он тут получит!..