* * *
Телег оказалось двадцать две штуки, так что, особо напрягаться, наблюдая за возницами не пришлось, да те и не пытались что-то сделать, лишь удивленно поглядывая на выехавших из леса вооруженных отроков. Поперек седла ратника Арсения лежал какой-то мужик, зажимая рукой разбитый нос.
— Знаки какие-то под конец подавать стал! — пояснил Арсений подъехавшему Мишке. — Как думаешь, догадался о чем-то?
— Это староста, что ли? Он слева от тебя стоял?
— Да… а ты откуда знаешь?
— Литеры, которые у тебя на крестовине меча выбиты и на седле выжжены, разные, а должны быть одинаковыми.
— Неужто заметил? — Удивился Арсений. — А ты чего ж не предупредил?
— Бесполезно. Где бы вы нашли нужные мечи, седла, шлемы, сбрую? Думал, что не заметят.
Где бы вы нашли нужные мечи, седла, шлемы, сбрую? Думал, что не заметят. Да, наверняка, сразу и не заметили — наверно вы в чем-то другом себя неправильно повели, а тогда уж он приглядываться и начал.
— Эй, ты! — Арсений тряхнул лежавшего поперек конской холки мужика. — Так, что ли?
— Не ведаю, о чем толкуешь, воевода! — заныл мужик. — Не подавал я знаков никаких!
— Ну, как знаешь… — вроде бы примирительно произнес Арсений и, взмахнув рукой, обрушил латный кулак на затылок старосты.
Мужик даже не вскрикнул — обвис тряпичной куклой, а когда ратник сбросил его в дорожную пыль, остался лежать в такой позе, что никаких сомнений не осталось — покойник. Мишка обернулся, чтобы проследить за отроками, но те разобрались в ситуации сами: дважды щелкнули кнуты, им дважды отозвались крики боли, все возницы сгорбились на передках телег, испугано втянув головы в плечи.
— Рысью! — скомандовал десятник Егор. — Герасим, вперед, показывай дорогу! Шевелись, шевелись!
Герасим выскочил вперед, но через некоторое время принялся оглядываться на Мишку, словно хотел что-то сказать ему или о чем-то спросить. В очередной раз оглядев караван из трех десятков телег, Мишка убедился, что все, вроде бы в порядке и догнал Герасима.
— Боярич, зачем же он так… насмерть? Вреда же никакого от старосты не было бы.
— Война, брат Герасим. Был вред или не было, мы этого не знаем, а вот то, что он вред нанести пытался — очевидно. Если он понимал, что рискует, значит шел на это сознательно, а если не понимал — дурак. Тех, кто рискует, на войне убивают… часто, а дураков — почти всегда. Он, случаем, не из наших был, не из христиан?
— Нет, боярич, а вот среди садоводов наши есть, как бы беды не случилось…
— Народу там много?
— Меньше сотни — одиннадцать семей. Девять семей работников, семья садовода и семья винодела. Так вот: семья садовода и одна семья работников — наши, православные.
— А винодел?
— А он вообще чужак — валах, что ли… или как-то так. Волосом черен, нос как у ворона… чужак, одним словом. Боярич, ты бы сказал десятнику, чтобы помягче как-то, что ли. Хорошие люди там, я их знаю всех.
Что-то такое особенное проскочило в голосе Герасима, что-то не то в интонации, не то в едва заметной паузе перед словом «всех».
— Ну-ка, ну-ка, — Мишка слегка наклонился вперед и заглянул Герасиму в лицо — все люди хорошие, или, все-таки, кто-то лучше других? И не дева ли это, случайно, ясноглазая, да ликом пригожая?
Герасим заметно смутился и пробурчал в ответ нечто невразумительное. Впрочем, Мишке ясный ответ и не понадобился, все было ясно и так.
— Как подъедем, укажешь мне на дома наших братьев во Христе, я десятника Егора предупрежу. А с остальными… если сопротивления не будет, то и наши злобствовать не станут, но если… сам понимаешь — война. Нас меньше трех десятков, а там сотня, да еще эти. — Мишка указал назад, на возниц. — Так что, если хочешь, чтобы все миром обошлось, думай: как это сделать можно? Мы же не звери, но и убивать себя не дадим.
— А если я вам полеведа сдам, с остальными милостиво обойдетесь? От него много пользы быть может, он…
— А что, полевед там живет?
— Старший сын его. Только он уже давно сам работает, без отца, а в прошлом году насовсем сюда перебрался… или прислали его, не знаю.
Его дом приметный — на отшибе стоит. Он все у брата Иеремии прививке черенков выучиться хотел, а теперь еще и на Софью заглядываться стал, хоть одну жену уже и имеет…
— Ага, значит, Софьей ее зовут?
— Боярич! Если ее кто хоть пальцем…
— Покажешь мне ее, а я к ее дому охрану приставлю. Не бойся, ничего с твоей зазнобой не случится. А если хочешь, то с собой ее возьмем. Обвенчаетесь, заживете…
— В настоящем Храме Божьем?
— А что такое?
— Так я же никогда настоящего Храма Божьего не видал! Отче Моисей рассказывал, а видеть не приходилось! У вас Храм настоящий — с образами, с алтарем?
— Конечно! И пастырь у нас замечательный — отец Михаил — в Царьграде учился! Ха! Слушай, Герась, а мы ведь, как сваты твои едем! Вот сейчас заявимся и скажем: «У вас товар, у нас купец!» Вот отца-то твоей Софьюшки удивим! Не посмеет тебе отказать!
«Господи, бедный парень! Наверно представляет себе, что-нибудь вроде Софийского собора, а у нас церквуха-то — просто дом, побольше других, да с колокольней. И образов-то всего несколько штук — куда там до полного иконостаса. Хотя, он же и такого не видел никогда. М-да, к чему привыкли… Помните сэр Майкл, как остолбенел ваш однополчанин из Николаева, когда увидел Большой Петергофский каскад? Вы-то им тоже, конечно, восхищались, но привыкли-то к нему с детства, даже и в голову не приходило, что можно вот так восхищенно замереть! Нет, сэр, не зря вы отцу Михаилу пообещали каменный храм в крепости поставить, не зря! Вот ради таких Герасимов — чистых душой, почти ничего в жизни не видевших, но таких… одним словом, таких, и стоит стараться! И засуньте свой материализм, который, на самом-то деле, по большому счету есть ни что иное, как скепсис с изрядной долей цинизма, куда подальше!»