— Делай, как я! — заорал Роська и, оттолкнувшись ногой от загородки, стоявшей между домами, упал на соломенную крышу грудью, нащупывая под снопами прочную опору.
«На хрена? Стрелять же и отсюда можно!»
— Отставить! Заряжай! — Мишка удержал за плечо отрока Андрея, сунувшегося вслед за Роськой, и повторил команду: — Заряжай! Стреляем отсюда!
Упор в крышу, щелчок стопора, болт лег на предназначенное ему место и… поздно! Журавлевцы разметали баррикаду на перекрестке и передние, проскочив улицу, уже начали сворачивать за угол, но не влево, к выезду из села, как можно было ожидать, а направо — обратно к «детинцу». Справа, почти под ногами у Мишки, тронулись вперед сплошной массой вьючные лошади.
Мишка быстро огляделся. Лезть через соломенную крышу долго, обходить через дворы, тоже. Спрыгнуть в переулок — затопчут вьючные лошади. Отроки второго десятка, между тем, уже добрались до углового дома и стреляли вслед уходящим по улице стражникам. Неожиданно, один из стрелков оступился и скатился с крыши в переулок, но до земли не долетел — упал на вьюки и вцепился в них, раскорячившись, как краб.
— Первый десяток! Всем смотреть сюда! На меня смотреть, я сказал! — Мишка дождался, пока к нему повернутся все лица. — За мной! Делай, как я! — Мишка уселся на край крыши, свесив ноги и спрыгнул на спину вьючной лошади. — Давай-давай, ничего страшного! Отрок Андрей, пошел! Отрок Петр, пошел! Фома, Фаддей, Симон!..
Лошадь за что-то запнулась, видимо, за труп стражника, и Мишка чуть не свалился на землю. Впереди с соломенной крыши змеей соскользнул на вьюки лошади Роська. Вьючный табун послушно поворачивал за угол, следом за конями стражников — от узды каждой лошади тянулся ремень, закрепленный на вьюках передней. Едва лошадь, на которой устроился мишкин крестник выбралась из переулка, сбоку, едва не ударив его, высунулось копье. Лезвие остановилось в считанных сантиметрах от тела отрока и следом раздался хриплый голос:
— Сколько вас ждать можно? Стреляй, дурак, уходят же!
Мишка, выехав следом за Роськой из-за угла, увидел слева от себя перекошенное яростью лицо ратника Макара из десятка Данилы. Шлем на нем был помят, а по левому усу стекала на бороду струйка крови. Разговаривать было некогда, повернувшись направо, Мишка поймал взглядом спину журавлевского стражника и нажал спуск. Рядом щелкнул роськин самострел и двое журавлевцев, почти синхронно вывалились из седел.
— Во! Вот так! — донесся уже сзади хрип Макара.
Мишка попытался как-нибудь пристроиться, чтобы взвести самострел, но вьючный табун вдруг прибавил ходу и пришлось, что есть силы, цепляться, чтобы не упасть.
«Блин, надо, хотя бы вьючных остановить… они между собой ремнями связаны, завалить несколько и остальные встанут… ну, прости, лошадка, а ля гер, как говорится…»
Мишка вытянул засапожник, оглянулся на отроков едущих позади и крикнул:
— Валим лошадей! Делай, как я!
Лошадь, почувствовав железо на горле дернулась в сторону — почти к стене дома, потом у нее подогнулись передние ноги и Мишка слетел на землю, крепко приложившись шлемом об нижний венец сруба и, кажется, на несколько секунд потеряв сознание.
«Блин, надо, хотя бы вьючных остановить… они между собой ремнями связаны, завалить несколько и остальные встанут… ну, прости, лошадка, а ля гер, как говорится…»
Мишка вытянул засапожник, оглянулся на отроков едущих позади и крикнул:
— Валим лошадей! Делай, как я!
Лошадь, почувствовав железо на горле дернулась в сторону — почти к стене дома, потом у нее подогнулись передние ноги и Мишка слетел на землю, крепко приложившись шлемом об нижний венец сруба и, кажется, на несколько секунд потеряв сознание. Когда пришел в себя, в голове гудело, а зрение никак не желало фокусироваться. Перед глазами стояла какая-то темная стена. Проморгавшись, он наконец сообразил, что лежит почти уткнувшись лицом во вьюк, похоже, его просто чудом не задавила упавшая лошадь. Пошарил вокруг себя, нашел самострел и попытался подняться на ноги. Не вышло — за что-то зацепился висящий за спиной щит. Пока выпутывался из ремня, проклял все на свете, тем более, что вокруг происходило что-то непонятное — усилились и приблизились крики, конский топот и лязг оружия. Откуда-то сверху донесся роськин крик:
— В волхва бей! Вон он, позади! Берегись, лучники!
Чуть не наступив на Мишку протопали чьи-то ноги в поршнях, потом еще раз… сзади раздался лязг железа и хрип Макара:
— А-а! Суки! Н-на! Что, взяли? Н-на!
Мишка, сбросив, наконец, зацепившийся за шлем ремень, поднял голову. Стражники возвращались! Позади них мелькала фигура волхва в белом плаще, вздевшего руку с посохом и что-то кричавшего голосом, больше похожим на волчий вой. Между всадниками, то тут, то там появлялись пешие, без доспехов, вооруженные, по большей части, топорами. Видимо, во вьюках было что-то настолько важное, что волхв кинул в безнадежную схватку всех, кого мог, до кого донесся его голос. И его послушались! Даже те, кто прятался от ратнинцев по всяким закоулкам, те, кто пробирался задворками к ограде, чтобы сбежать из села!
Надо было подниматься на ноги. Мишка уперся ладонями в землю и почувствовал под рукой что-то твердое — засапожник! Едва он успел схватить рукоять, как на него кто-то налетел, придавил к земле… Мишка слепо ткнул засапожником, судя по вскрику, попал, и тут его снова грохнуло чем-то по шлему, а сверху навалилось дергающееся тело.