Пели птицы.
Трещали цикады.
Молчали гвардейцы.
— Ты глянь на мальчика! — шепнул Фортунат Цвях приват-демонологу, тайком мотнув головой в сторону казначея. — Готов биться об заклад, он счастлив!
Венатор не ошибся. И впрямь, скажи кто — да хоть сам Эдвард II! — Августу Пумперникелю, что настанет день, и он забудет о тяготах дороги… Казначей рассмеялся бы горе-пророку в лицо. А сейчас терзался бы этим опрометчивым смехом и угрызениями совести.
Забыв о скорбях утомленного чрева и отбитой задницы, дыша полной грудью, он сидел у костра и глядел в небо над головой. Там, витязями во чистом поле, нимало не стесняясь заката, уже толпились звезды: колкие, граненые, сверкающие.
Звезд было много. Так много, что дух захватывало.
— Открылась бездна, звезд полна, — Фортунат приблизился к Пумперникелю, на ходу цитируя куплет из раннего Меморандума, — звездам, молодой человек, числа нет, бездне — дна…
— Как это: числа нет? — не отрывая взгляда от небес, изумился казначей.
Впервые стало ясно, что он, в сущности, очень молод.
— В данный момент, не сойти нам с этого места, хорошо видно две тысячи четыреста тридцать восемь звезд. Плюс-минус три звезды. Полагаю, если дать поправку на искажения астрала, проницаемого глазом, на природные явления, мешающие свободному обзору, а также учесть, что более половины наших брильянтиков находится ниже горизонта, и мы не можем видеть всю компанию одновременно…
Он на миг задумался, морща лоб.
— Восемь тысяч четыреста семьдесят девять звезд! — воскликнул он. — Я готов поручиться за эту благословенную цифру! И вот что я вам скажу, сударь Цвях…
Радостный и возвышенный, Август Пумперникель встал, сияя.
— Настанет день, когда Высокая Наука позволит нам приблизить Овал Небес! Всякий сможет взглянуть звездам в лицо! И я уверен, что тогда число их, доступных взгляду, усиленному магией, достигнет…
Еще миг раздумий.
— Семидесяти секстиллионов! О, дожить бы!
Охотник на демонов не нашелся, что ответить. Любое слово прозвучало бы кощунством, разрушая восторг — таинственный, высокий, недоступный простому магу высшей квалификации. Семьдесят секстиллионов? Не боявшийся встреч с буйными детьми Нижней Мамы, дагонами, ваалберитами и маммонцами, он вздрогнул от двух слов, означавших несусветное количество.
— Звездам числа нет, бездне — дна, — с издевкой пропел казначей, демонстрируя вполне приличный, обертонистый тенор. — Кто автор столь примитивного исчисления?
— Адальберт Меморандум, — теперь уже Кручек пришел на помошь другу.
— Кто такой? Арифмет? Чисельник? Прикидчик?
— Поэт. Штабс-секретарь Ложи Силлаботоников, автор «Куртуазного Декларата». Знаменитый, между прочим, пиит…
Пумперникель с брезгливостью наморщил бровки.
— Поэ-э-эт! Я всегда говорил: эта ваша поэзия — жалкое подобие арифметики! Простейшая числовая основа: ямб, дактиль, трибрахий: тьфу ты, как бишь его?.. о, арандиль! У нас в академии говорили: в поэты идут те, кому не хватило воображения для математики!
Он подбоченился: ну-ка, оспорьте!
И вдруг скис. Сел на прежнее место, сгорбился, накинул на плечи шерстяной плед. Словно небо над молодым человеком покрылось тучами, мешая считать звезды.
— Господа, у вас случается страх?
К счастью, храбрецы-гвардейцы были заняты своими делами. Иначе они непременно оценили бы удивительность реплики Пумперникеля. Случается ли у вас страх? Разве страх случается? Страх накатывает, приходит, охватывает:
Оба мага кивнули без комментариев.
Да, мол, случается.
— Беспричинный? Ирреальный?
— Разный, — ответили маги.
— Но такой, что страшнее не бывает?
— И такой — тоже.
Казначей вздохнул с облегчением.
— А я думал, это только у меня: Хотите, расскажу?
* * *
Грустная повесть Августа Пумперникеля, рассказанная тихим, сбивчивым голосом при полном сочувствии слушателей
Во всем были виноваты звезды.
Первый раз ужасный сон приснился Августу Пумперникелю за год до окончания Академии. Готовясь к экзамену по теории опасных приближений, он настолько погрузился в медитацию, что не заметил, как уснул. И первым, что увидел юноша в том сне, были звезды.
Он находился в помещении без крыши. Звездная пыль безвозбранно осыпалась в зал, где арифметы — скопцы, руководители кафедр, и студиозусы-выпускники — наслаждались гармонией чисел. О, здесь царил истинный пир разума! Откинувшись на ложа, застланные коврами, упав на мохнатые шкуры зверей, временами освежая себя яблоками и подкрепляя вином, собравшиеся предавались самым изысканным удовольствиям мира.
Одни в неистовстве играли скалярными и векторными величинами. Другие, впав в экстаз, отдавались стохастической аппроксимации. Третьи, хохоча, минимизировали функционал среднего риска. Те усердно пользовались интерполяционными полиномами, иные — выращивали деревья решений, во всей их пространственной и временной сложности.
Короче, снился рай.
Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было — корень извлекался из всего сущего, восхитительный, квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!