Лампаду кто-то заключил в клетку из стальных прутьев.
Чтоб не сбежала.
— Сон, — сказал Фортунат Цвях, зябко переступая с ноги на ногу.
— Ага, — согласился Матиас Кручек. — Чужой сон.
— Не следовало столько пить..
— Ага.
.
— Ага…
— И спать где попало — тоже…
— Ага…
Приват-демонолога заклинило на тягучем, каркающем «ага-а-а…» Звук клокотал в глотке, будто полоскание от воспаления гортани. Кручек понимал, что происходит, знал, что бояться нечего, и все равно не мог избавиться от нервической хрипотцы. Повышенная чувствительность Фортуната, включенного в Чётную Дюжину, хмель, размывший ряд плотин в сознании, случайный резонанс аур — тысяча причин нашлась бы для того, чтобы два мага высшей квалификации, заснув на кладбище, как кур — в ощип, угодили бы в чужой сон.
В грезу кого-то, спящего неподалеку.
На жаргоне чародеев это называлось «боковым залётом», а на официальном языке Высокой Науки — эффектом Морфинида.
— Пошли отсюда?
— Ага, сейчас… Разогнался. При залёте надо осмотреться. Если разорвать связь без осмотра, можно повредить ауральные липучки. Потом год восстанавливаться, полынь с багульником заваривать…
— Не хочу я здесь осматриваться…
— Вот и не пил бы столько…
— А ты не наливал бы…
Хотелось ссориться. Даже подраться, в случае чего. Погреб навевал такую глухую, беспросветную тоску, что она требовала выхода. Маги еле сдерживались от колкостей и обидных выпадов. К счастью, чудесно понимая, откуда берется душевная грязь, оба старались держать себя в рамках приличий.
— Пошли, что ли?
— Ага-а…
Погреб был невелик: десять шагов в длину, семь — в ширину. В стенах его имелось три проема: правый, где копилась тьма, левый, откуда воняло с особенной силой, и центральный, где горела еще одна лампадка. Не желая связываться с темнотой и вонью, маги двинулись в сторону света.
Скоро они пожалели о своем выборе.
Второй погребок был сплошь завален барахлом. Это напоминало братскую могилу вещей. Странная повозка о двух колесах, похожая на дохлого теленка, вздувшийся диван-покойник, рваная обувь. Узкая лежанка на колесиках, сделанная из железа — вне сомнений, инструмент для пыток. Щербатые ящики, о которых поэт сказал бы: «скелеты гробов». Горы бумаги: отсыревшей, рыхлой. Темные значки-буквы кишели червями. Шпагат, мокрый и волокнистый, стягивал кипы, но они расползались, выворачивались из пут. Даже превратясь в кашу, бумага стремилась прочь, на волю.
Было трудно понять: вещи выброшены, или хранятся про запас?
Неопределенность хихикала из углов.
«Ерунда, — шептал охотник на демонов. — Ну, запах, трубы, крысы. Хлам горой. Лампада в клетке, койка из металла. А кошмарчик-то — пустяк. Не геенна, в конце концов! Не Поле Игл!..»
Он лгал себе.
Он предпочел бы Поле Игл.
Не советуясь с Кручеком, венатор повернул в сторону вони. Миновав крошечный предбанник, где он сперва споткнулся, а там и ударился лбом о коварную трубу, таившуюся под низкой притолокой, Фортунат оказался в третьем погребке. Здесь царил мрак. Нога заскользила, маг всплеснул руками, ища равновесие, шагнул назад, упершись спиной в стену…
Тихий щелчок.
Свет.
Вместо лампадки загорелась длинная штуковина, похожая на берцовую кость охримана-пламенника. Лучи она испускала неприятные, с мертвецкой синевой.
— Пш-ш… хр-рр… пшш-шл т-ты нах-хр…
В углу на груде размокшей бумаги спал бродяга.
.. хр-рр… пшш-шл т-ты нах-хр…
В углу на груде размокшей бумаги спал бродяга.
Тщедушный, скукоженный мужичонка заворочался, поджимая ноги в разбитых башмаках. Пытаясь сохранить тепло, плотнее завернулся в суконный плащ. Надвинул ниже бровей вязаную шапчонку с дырой на темечке, втянул голову в плечи. Рядом со спящим валялась пустая бутыль.
Из горлышка несло сивухой.
Крыса — старая знакомая или новая, кто знает? — мелькнула над бродягой и унеслась по трубе. Даже крысе не хотелось задерживаться. Втайне Фортунат завидовал грызуну. Он чувствовал: осмотр, необходимый для безопасного разрыва связи, еще не закончился.
— Хр-р… с-с-с… сволот-та…
Бродяга сел.
От него разило хворью, застарелым потом и перегаром. В уголках глаз засох желтый гной. В клочковатой бороде торчали щепки. Бродяга моргал, чесался, булькал горлом и поминутно харкал прямо перед собой. Гостей он не видел и не слышал, что вполне естественно для эффекта Морфинида. Венатор тоже предпочел бы не видеть бедолагу, но вот это уже было бы неестественно.
Зайдясь от кашля, бродяга согнулся в три погибели. Когда он выпрямился, плащ испачкала мокрота. Рука нашарила бутыль, хозяин погреба припал к ней — и с раздражением отбросил, едва выяснил, что вчера выпил все.
Бутыль, ударившись о трубу, брызнула осколками.
— Чрш-ш-шт… чрт-зна-ш-шт!.. пох-х…
— Фарт! Уходим!
— Еще три минутки, Матти! Я почую, когда…
— Я и сам почую. Просто скулы сводит…
— Овал Небес! Какому несчастному снится такое?!
— Да уж, не позавидуешь…
Бродяга с трудом встал на ноги. Ковыляя, как дряхлая лошадь, всю жизнь проведшая у колеса маслобойки, он выбрался в первый погребок. На ходу подставил ладонь под струйку белесого пара: собрал в лужицу, обтер лицо. В углу обнаружилась клетчатая сума. Прихватив ее, бродяга со скрежетом распахнул дверь, которой маги вначале не приметили, и потащился куда-то вверх.