— Он шутит, — торопливо подтвердила Мэлис. — Он у меня большой шутник. Эй, вы где?
— Я здесь, — старик вернул зеркалу прежнюю ясность. Стало видно, что потолок в дальнем углу дал трещину и грозит осыпаться. — Еще раз умоляю простить мою назойливость. С такими клиентами забываешь про хорошие манеры. Фарт, помни про амулет. «Чумазый Фриц», гребневые хрящи — свежие. Если что, я обижусь. Всего доброго.
Дождавшись исчезновения старого венатора, Мэлис с тщанием протерла зеркало ветошью.
— Хороший у тебя учитель, — бросила она мужу.
— Ага, — согласился Фортунат.
Вчера он лично попросил Гарпагона о «случайном» визите. И Угрюмец согласился. А мог ведь отказать — охотник на демонов прекрасно знал характер наставника. Но случаются моменты, когда мужчины должны поддерживать друг друга.
Если, конечно, они — настоящие мужчины.
* * *
Площадь, раскинувшаяся перед Реттийским Универмагом, поражала воображение своими размерами. Она была настолько маленькая, что гость столицы, придя сюда впервые в расчете на осмотр достопримечательности, в полный голос недоумевал:
— И это, братцы мои, площадь? Так, площадка, квадратный пятачок, кукиш с маслом. Здесь же двум каретам не разминуться без проблем:
Гость стоял, разинув рот, и не сразу замечал ряд странностей.
Например, второкурсников с факультета интенсивного экзорцизма. Нет, ясное дело, молодые изгнатели и сами по себе выглядели своеобразно. Но когда они шумной толпой двигались через площадь, от Универмага к скверу Девицы-с-Зеркалом, шаг за шагом становясь меньше — тут уж хоть стой, хоть падай! Путь их удлинялся вместо того, чтобы сократиться, маленькие ножки меряли пространство, маленькие ручки жестикулировали, изображая зачетные пассы и мановения:
Вечный Странник — свидетель! Крохотули-лилипутики успевали в придачу выкурить по трубке, прежде чем исчезнуть окончательно в зарослях скверных кустов.
Те из гостей, кто решался повторить путь второкурсников, выясняли, что они-то меньше не становились. Это Универмаг за спиной делался больше. И дорога росла, как на дрожжах. Идешь, тащишься, а до сквера было рукой подать, стало — камнем докинуть, сделалось — из лука дострелить, а вот уже и не из всякой катапульты добросить.
— Треклятая площадь! — ругался опрометчивый гость.
— Редкий дурак пройдет ее до середины, не заработав сердечного приступа!
И ошибался.
Площадь «кляли» не три, не девять, а четырнадцать раз лучшие профессора-геоманты, заслужив благодарность ректората. На защиты диссертатов, а точнее, на банкеты в связи с успешной защитой, сюда съезжалось десятка по три экипажей — и всем находилось свободное место для маневра.
В следующем году тут собирались воздвигнуть памятник Нихону Седовласцу.
В масштабе 14:1.
— Вот ведь что изумляет, — сказал Фортунат Цвях своему другу детства Матиасу Кручеку, сидя с ним в открытой ресторации «Гранит наук». — Рядом с центральным входом в Универмаг стоит щит-справочник. Рядом с тремя черными ходами тоже стоит по щиту. Еще один щит — вот он, красавец, у ресторации. И везде, красным по желтому, написаны правила пользования нашей чудесной площадью. Плюс три волшебных слова, которые надо произнести, если торопишься. Почему никто из приезжих никогда не читает эти правила?
— Они неграмотны, — предположил Кручек, мрачней тучи.
Сегодня приват-демонолог, виднейший теоретик Реттии, был не в настроении. Похожий на комод в сюртуке, он угрожающе нависал над столом. Складывалось впечатление, что дверцы комода вот-вот распахнутся — и на стол, на венатора, на пол ресторации хлынет масса барахла, опасного для здоровья собравшихся.
— Они ленивы и нелюбопытны. И вообще, на мой взгляд, к нам ездит слишком много народу. Надо дать совет Его Величеству оградить рубежи железным занавесом. Вот увидишь, Фарт, жизнь сразу наладится.
Матиас допил кружку темного «Козла», вторую за полчаса, и жестом отправил служителя за третьей. Фортунат, ограничившись одной полукружкой, без одобрения смотрел на друга.
— Ты много пьешь, Матти. Несчастная любовь?
Сейчас уже можно было так шутить. Агнесса Кручек умерла родами около двадцати лет тому назад, и горе успело притупиться, а там и уйти в область грустных воспоминаний.
— Хандра, — кратко разъяснил Кручек.
— Причина?
— Несовершенство мира.
— Ага, так и запишем: без причины.
— Без причины и бесы не родятся. Фарт, я тупица. Я бездарь. Я полнейшее и окончательное ничтожество. Я не в состоянии даже полуэмпирически рассчитать диссоциацию корпускулы флогистона в синглетном состоянии. Я — позор державы, и не надо меня переубеждать.
— Хорошо, — согласился охотник на демонов. Он тоже в здравом уме не взялся бы делать расчет диссоциации флогистона. А капризы теоретика, всегда хандрившего в периоды умственного застоя, успел изучить до мелочей. — Договорились. Ты — ничтожество.
— Сам ты ничтожество, — вяло, а главное, вне всякой логики огрызнулся друг детства. — Хвала небесам, завтра на рассвете я уеду в Брокенгарц. Дорога исцелит меня. И я вернусь обновленным.
— Стоп! Матти, умоляю, еше разок с этого места! Ты едешь в Брокенгарц?
— Увы.
Нет, логика явно избегала Кручека.
— Зачем? Обслуживать Вальпургиалии?!