Серрано предложил ему пачку.
— Думал, вы спите. Спасибо, Серрано. Знаете, я долго колебался, верить или нет тому, что вы мне рассказали. Но теперь я вам верю, хотя бы по той причине, что все так и есть, как вы говорили. По?видимому, я должен перед вами извиниться. — Гамильтон запнулся. — Похоже, извиняться входит у меня в привычку.
Рамон полюбопытствовал:
— Можно узнать, по какому поводу вы извиняетесь сейчас?
— Конечно, можно. Серрано работает на правительство. Полковник Диас, следуя принципу «знать только то, что нужно», забыл сказать мне об этом.
— На правительство?
— На министерство культуры. Он занимается изобразительным искусством.
— Помоги нам бог! — воскликнул Рамон. — Мне казалось, что в этих богом забытых краях вполне достаточно всяких природных хищников, чтобы добавлять сюда еще и хищников от культуры. Что, ради всего святого, вы здесь делаете, Серрано?
— Я тоже хотел бы это выяснить.
— Какая откровенность! Правда, сеньор Гамильтон?
— Я же вам говорю, что и сам узнал об этом пару часов назад, — откликнулся Гамильтон.
Рамон укоризненно посмотрел на него:
— Ну вот, вы опять!
— Что такое?
— Опять становитесь загадочным и уклончивым.
Гамильтон пожал плечами и ничего не ответил.
— Благородное сомнение не требует извинений, — сказал Серрано.
— Если бы только это, — вздохнул Гамильтон. — Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника.
Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника. С шеей сложнее. Не знаю, что могу для нее сделать. Простите меня.
— Простите, простите, — передразнила его Мария. — Интересно, кто?нибудь намерен прощать меня?
Наступило короткое молчание, потом Гамильтон спокойно сказал:
— Я же извинился.
— Извинение и прощение не одно и то же, и вы явно считаете, что моя дружба со Смитом — а это самое обтекаемое из возможных определений — была непростительна. Тут все зависит от того, кто будет судить и кто будет бросать первый камень. Две мои бабушки и два деда умерли в Освенциме, и вероятность того, что именно фон Мантойфель и Шпац отправили их туда, очень велика. Знаю, мир уже устал слушать об этом, но в концентрационных лагерях погибло шесть миллионов евреев. Неужели я поступила неправильно? Я знала, что, если достаточно долго пробуду со Смитом, он приведет меня к фон Мантойфелю, который и был нам нужен на самом деле. У меня имелась единственная возможность оставаться со Смитом. И вот я, точнее, мы нашли Мантойфеля. Неужели я так уж плоха?
— Значит, Тель?Авив? — Гамильтон даже не пытался скрыть своего отвращения. — Еще один из этих варварских показательных процессов, как над Эйхманом[5]?
— Да.
— Фон Мантойфель никогда не покинет Затерянный город.
— Этот доктор Хьюстон, — осторожно спросил Серрано. — Он так много для вас значит? И его дочь?
— Да.
— Вы были здесь в то время, когда они… умерли?
— Когда их убили. Нет. Я был в Вене. Но мой друг Джим Клинтон был здесь. Он их похоронил. И даже сделал надгробие с надписью — выжег ее по дереву. Позднее фон Мантойфель убил и его.
— Вы были в Вене? — переспросила Мария. — В Визентале? В Институте?
— О чем вы, юная леди? — удивился Серрано.
— Выбирайте выражения, мистер Серрано. Я вам не юная леди. Институт — это центральная еврейская организация по розыску и поимке военных преступников. Он расположен именно в Австрии, а не в Израиле. Мистер Гамильтон, почему у руководства Института левая рука никогда не знает, что делает правая?
— Видимо, все тот же старый принцип «знать только то, что нужно». Все, что я действительно знаю, так это то, что у меня была двойная причина охотиться на Мантойфеля. Я дважды близко подбирался к нему в Аргентине, дважды — в Чили, один раз — в Боливии, дважды — в Колонии?555. Неуловимый тип, вечно в бегах, всегда окружен головорезами из нацистов. Но теперь мне удалось его поймать.
— Или наоборот, — заметил Серрано.
Гамильтон не ответил.
— Ваши друзья похоронены здесь?
— Да.
* * *
До рассвета оставалось полчаса.
— Я хочу есть и пить, — пожаловался Наварро.
— Глубоко тронут твоими страданиями, — ответил Гамильтон. — Однако ты жив, а это гораздо важнее. Я не хотел огорчать всех вас еще больше, высказывая то, что у меня на уме, но, честно говоря, не очень верил, что мы доживем до утра.
— И как бы им удалось справиться с нами? — спросил Рамон.
— Вообще?то это довольно просто. Есть множество способов. Например, с помощью небольшой пушки, ракетной установки или миномета. Они могли просто кинуть в дверной проем килограмм?другой взрывчатки. Возможно, шрапнель кое?кого из нас и не достала бы, зато взрывная волна в этом замкнутом пространстве уж точно прикончила бы всех. Они могли сзади подобраться по крыше к двери и швырнуть несколько гранат или шашек. Эффект был бы такой же. Может быть, у них не оказалось под рукой ничего из перечисленного, но в это я не поверю ни на минуту: фон Мантойфель всегда таскает с собой вооружения на целый батальон.
Не верю я и в то, что такая идея вообще не приходила ему в голову. Скорее всего, он решил, и не без причины, что в темноте мы опасны, и ждет рассвета, чтобы покончить с нами.
Серрано уныло заметил: