Давнее прегрешение Александра послужило лишь поводом для разрыва, но никак не причиной оного, хотя Бланка, возможно, придерживалась иного мнения. Она без зазрения совести шантажировала его, угрожая разоблачением и бракоразводным процессом. Положение графа стало еще более отчаянным, когда Альфонсо взошел на престол. Задумай теперь Бланка избавиться от мужа и попроси в этом помощи у брата, то остаток своей жизни Александру придется провести в бегах, скрываясь от вездесущих убийц, направляемых рукой кастильского короля. Одна-единственная слабость обернулась для графа Бискайского настоящей катастрофой. Иронией судьбы, единственным чистым и непорочным, что еще оставалось в нем, была любовь к родной сестре — чувство, которое во все времена в равной степени сурово осуждалось и церковью, и обществом.
Сама Жоанна испытывала к Александру скорее жалость, нежели любовь. Куда более серьезным ее увлечением был Рикард Иверо, которого она всеми правдами и неправдами стремилась заполучить в мужья. А что касается брата, то Жоанна чувствовала к нему глубокую привязанность. Она знала его лучше, чем кто-либо другой, даже он сам. За показным благородством, за тщательно скрываемой низостью ей виделась страдающая душа, искалеченная жестокой действительностью, обидами и унижениями, которые ему довелось изведать в отрочестве. С ней и только с ней он становился таким, каким был от природы — человечным. Уступив в позапрошлом году настойчивым домогательствам брата, Жоанна надеялась, что любовь, пусть и греховная, хоть чуточку смягчит его сердце, умерит исступленную ненависть к людям. Но надежды ее не оправдались…
Жоанна пододвинула табурет и села, облокотившись на край заваленного бумагами стола.
— Все мечтаешь о короне?
— Вот именно, — кивнул Александр.
— Мечтаю и только. Сегодня, в некотором смысле, знаменательный день. Это, — он указал на свитки, разбросанные по столу, — последние из документов, где хотя бы вскользь упоминается о наследовании наваррского престола. Так, во всяком случае, утверждает Мондрагон. Он говорит, что за время моего отсутствия тщательнейшим образом перерыл весь государственный архив.
— Но ничего не нашел?
— Увы. Нигде не подвергается сомнению первоначальная формула наследования: «После смерти короля Наварры его преемником становится его старший сын. Он и провозглашается Сенатом королем Наварры, если у большинства достопочтенных сенаторов не найдется против этого существенных возражений, достойных пересмотра традиционных правил, освященных обычаями предков и одобренных святой католической церковью», — процитировал граф. — Позже были внесены уточнения, касающиеся тех случаев, когда умерший король вообще не имеет потомков, а последняя поправка была принята восемь лет назад и предусматривает наследование престола старшей дочерью в отсутствие сыновей. Случай с нашим отцом не имел прецедентов в Наварре и никогда не рассматривался даже умозрительно, а практика других стран… Нет, на соседей лучше не ссылаться — это возымеет прямо противоположный эффект. Так что все мои попытки найти хоть какую-нибудь юридическую зацепку закончились полным провалом.
— Так ты признаешь свое поражение? — с робкой надеждой спросила Жоанна.
— Вовсе нет! — жестко произнес Александр. — Это еще не поражение, я лишь потерпел временную неудачу. Придется в корне менять тактику, идти другим путем. Прежде я пытался подвергнуть сомнению корректность первоначальной формулы — что престол наследует старший сын, но теперь я намерен плясать от нее.
Жоанна растерянно покачала головой.
— Я не понимаю тебя, Сандро. Сколько раз ты говорил мне, что дядя стал королем в строгом соответствии с этим положением: ведь когда умер наш дед, он был единственным и, следовательно, на тот момент старшим его сыном.
— Старшим из живых. Но не старшим вообще. Пока меня не было, Мондрагон взял на себя инициативу и обратился к Лотарю фон Айнсбаху, видному теологу из Тулузского университета, с просьбой дать исчерпывающее толкование порядка престолонаследия с позиций современной богословской науки…
— Постой-ка! Это не тот ли самый преподобный Лотарь, который на прошлой неделе приехал к нам по приглашению епископа?
— Тот самый. О его приглашении позаботился Мондрагон. Сегодня вечером я имел с отцом Лотарем длительный разговор. Оказывается, он с большим воодушевлением принял предложение Мондрагона и уже наметил основные тезисы трактата, в котором аргументировано доказывается, что формула «преемником короля становится его старший сын» подразумевает передачу божественного начала королевской власти строго по старшей линии — и смерть нашего отца раньше деда ничего не меняет. Пока мы с тобой живы, ни дядя, ни тем более Маргарита не принадлежат к старшей ветви наваррского дома. Старшая ветвь — мы, а я — старший в роду. Вдобавок, — тут Александр поднял к верху указательный палец, — попытки обосновать претензии дяди на старшинство в роду тем, что якобы с преждевременной кончиной нашего отца между мной и дедом утратилась непосредственная связь, здорово смахивают на ересь, ибо подвергают сомнению бессмертие души.