— Но зачем?
— Я хочу, чтобы он остался в Памплоне.
— Кузина! — с упреком отозвалась Бланка.
— И в самом деле, — поддержал ее Филипп. — Не надо травмировать Симона. Прошу вас, Маргарита.
— А с чего вы взяли, что я собираюсь его травмировать? Напротив, я хочу сделать из него взрослого мужчину. Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.
Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.
Филипп с сомнением покачал головой:
— Вряд ли что-то получится из вашей затеи. Через пару дней он вам надоест, вы найдете себе другого, а его бросите, вскружив ему голову.
— Вы так считаете?
— Я в этом уверен. Ведь ни для кого не секрет, что наш Симон глупенький.
— Ну, и что с того? Почему вы думаете, что мне обязательно нужны умники? Вовсе нет! От них только сплошные неприятности. Один умник был так умен, что, в конечном итоге, свихнулся и позволил кузену Бискайскому погубить себя. Другой умник коварно одурачил меня. — (Тут Филипп покраснел и поджал губы.) — А третий из этой блестящей компании умников поспешил забраться под юбки моей фрейлине — авансом, так сказать, чтобы я, случаем, не опередила его. Да плевать я на вас хотела!
— Хорошо, Маргарита, — примирительным тоном произнес Филипп, видя, как она завелась. — Ваши симпатии, это ваше личное дело. Можете не сомневаться, я исполню вашу просьбу, напишу, что Симон вывихнул ногу, только вряд ли Амелина в это поверит. Я подозреваю, что кто-то из моей свиты информирует ее о каждом его шаге.
— Это несущественно, кузен. Речь идет лишь о формальном предлоге. А то, что его жена будет знать обо всем, даже к лучшему. Поверьте, пренебрежение со стороны мужчины больно уязвляет женщину. А если, к тому же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести, что она так откровенно и бесстыдно изменяла мужу…
— А может, достаточно, принцесса? — без всяких церемоний оборвал ее Филипп. — Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.
Маргарита взглянула на смущенную Бланку и глумливо ухмыльнулась:
— Ох, уж эта ее деликатность! И когда же вы, в конце-то концов, перевоспитаете ее?
— Не все сразу, Маргарита, не все сразу. Не так-то просто выбить из этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем, сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от Монтини, и при этом ни разу не покраснела. Правда, милочка?
Милочка утвердительно кивнула, и, вопреки уверениям Филиппа, щеки ее заалели.
— Это уже неплохо, — сказала Маргарита. — А в постели тоже наблюдаются перемены? Или она по-прежнему…
— Прекрати, кузина! — резко произнесла Бланка; взгляд ее помрачнел. — Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество, просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей…
— Из деликатности, разумеется.
— Да, из деликатности. Негоже обсуждать на людях то… то самое сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда казалось, что ты слишком озабочена этим , но по-моему это уже чересчур — совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.
— Бланка права, — поддержал ее Филипп. — Как мне не прискорбно, кузина, но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.
— Ну что ж, — вздохнула Маргарита. — Коль скоро вы не желаете говорить о любви, потолкуем о смерти.
— О чьей?
— О смерти французского короля и его старшего сына, о чьей же еще?
Бланка удивленно вскинула брови:
— Да что ты говоришь?!
— А разве вы ничего не слыхали?
— Нет, принцесса, ровным счетом ничего, — ответил пораженный Филипп.
— А что произошло? Несчастный случай?
Маргарита хмыкнула:
— Скорее, это счастливый случай. Филипп-Август Третий с его авантюрными крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции — но Филипп де Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь наконец смилостивился над несчастной страной.
— И все же, что случилось?
— Подробностей я не знаю. О них расспросите у Тибальда. Вчера к нему прибыл специальный курьер от графа д’Артуа… Ну, вот! — констатировала она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг стал хмурым и неприязненным. — Помяни дурака.
Филипп оглянулся и увидел графа Шампанского, который только что вошел в гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.
— Весьма польщен, сударыня, что вы такого высокого мнения о моей скромной персоне, — невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: — Приветствую вас, принц, принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены не к вам. — Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: — Премного наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. — Он демонстративно ощупал свою голову. — Рожки уже прорезались. Правда, пока они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно сражусь с ним на первом же турнире — право, это будет похоже на бой оленей-самцов в брачную пору!