Мария Арагонская, не проронив ни слова, хлестнула кнутом по крупу своей лошади и последовала за Еленой. Когда обе девушки скрылись за деревьями, Гастон озадаченно спросил у Симона:
— Признайся, малыш, чем ты так напакостил госпоже Марии, что она шугается от тебя, как черт от ладана?
— Да ничего я ей не сделал, — растерянно ответил Бигор, покраснев, как варенный рак. — Совсем ничего.
— Он лишь попытался поухаживать за ней, — объяснил Эрнан. — О подробностях я деликатно умолчу.
Д’Альбре ухмыльнулся:
— И что он в ней нашел, вот уж не пойму! Худощава сверх меры, ноги как тростинки, грудь еле заметна, да и лицом не очень-то вышла.
Трудно поверить, что Изабелла Юлия — ее родная сестра.
— Замолчи, Гастон! — резко произнес Эрнан. — Не забывай, что с нами дама.
Адель де Монтальбан наградила Эрнана чарующей улыбкой. Подобно большинству женщин, присутствовавших на турнире, она была чуточку влюблена в него.
— Господин д’Альбре глубоко не прав, — сказала графиня. — Он судит лишь по внешности, а между тем кузина Мария очень душевная и чуткая женщина, хорошая подруга. Она высокомерна, но не заносчива, не чванится и не смотрит на всех сверху вниз, как ее гордячка-сестра. И если на то пошло, сам Красав… кузен Аквитанский одно время ухаживал за ней.
— Вот как! — Гастон склонил голову, будто в знак признания своей неправоты. — Тогда я беру назад все свои слова и покорнейше прошу вас, сударыня, простить меня. Кузен Филипп для меня непререкаемый авторитет, и дамы, что привлекают его внимание, достойны всяческого восхищения. Теперь я преклоняюсь перед госпожой Марией Юлией с ее худенькими ногами и девственной грудью. А ее маню-у-усенький носик и вовсе сводит меня с ума.
Гастон откровенно провоцировал графиню на ссору, в надежде, что она обидится и оставит их компанию. Но семнадцатилетняя Адель де Монтальбан оказалась девушкой непосредственной и не слишком застенчивой; ее ничуть не покоробило от грубости Гастона. К тому же она твердо решила держаться подле Симона.
— Однако вы шут, господин д’Альбре, — спокойно ответствовала Адель. — И между прочим, о ногах. У кузины Елены, к вашему сведению, довольно узкие бедра, да и грудь не ахти какая. Конечно, лицом она хороша, право, писаная красавица. Но характер у нее такой капризный, что не приведи Господь.
— Вот и получай, дружище, — злорадно сказал Эрнан. — Сам напросился… Ну, так что? Мы поедем куда-нибудь или по-прежнему будем топтаться на месте?
— А куда ты предлагаешь ехать? — спросил Симон с таким наигранным безразличием, что Адель де Монтальбан недоуменно уставилась на него, заподозрив неладное.
— В часе езды отсюда, — быстро заговорил Эрнан, стремясь поскорее замять неловкость, — если меня, конечно, верно информировали, находится усадьба здешнего лесника.
— Вас верно информировали, граф, — меланхолично отозвался Рикард Иверо. — Но не совсем точно. В часе быстрой езды — это другое дело. А если не спеша, да еще с дамой, то весь путь займет добрых два часа.
— Ах, бросьте, кузен! — обиделась Адель. — За кого вы меня принимаете, за какую-то неженку? Да я в своем дамском седле езжу не хуже, чем ваша сестра в мужском. Если хотите, можем посоревноваться.
— И тогда вы вспотеете, — предпринял очередную попытку отвадить ее Гастон. — А женщинам негоже потеть… Кроме как в постели с мужчиной, разумеется.
— Это мое личное дело, когда мне потеть, где, как и с кем, — огрызнулась юная графиня. — Во всяком случае, не с вами. — Она демонстративно повернулась к нему спиной и продолжила, обращаясь якобы к Эрнану, тогда как на самом деле ее слова были адресованы Симону: — Кузина Маргарита говорила, что вблизи усадьбы лесника протекает глубокий ручей, где можно искупаться… Это к вопросу об упревании, столь уместно затронутом господином д’Альбре. Потом, в доме лесника есть несколько спальных комнат, где можно отдохнуть, — она выстрелила своими бойкими глазами в Симона. — По словам кузины, там есть все условия, чтобы остаться даже на ночь.
«Вот бесстыжая-то!» — раздраженно подумал Гастон и открыл было рот для очередного язвительного замечания, но тут Эрнан опередил его.
«Вот бесстыжая-то!» — раздраженно подумал Гастон и открыл было рот для очередного язвительного замечания, но тут Эрнан опередил его.
— Друзья, — произнес он с видом кающегося грешника. — Я должен сделать одно признание.
— Какое? — поинтересовалась Адель.
— Еще утром я отослал своего слугу к леснику с дюжиной бутылок самого лучшего вина, которое я смог найти в погребах Кастель-Бланко. Я думал, что прогулка начнется значительно раньше, и предполагал сделать там привал на обед, но поскольку…
— Ах, как прелестно! — перебила его графиня, захлопав в ладоши. — Ведь мы можем сделать привал на ночь. Я очень хочу искупаться в том ручье — его так расхваливала Маргарита! А, кузен?
Рикард отрицательно покачал головой:
— Вы себе езжайте, а я остаюсь.
— Но почему? Вино там есть, еда, думаю, найдется. Есть где спать…
— И есть с кем спать, — вставил д’Альбре. — Правда, Симон?
Адель смерила его испепеляющим взглядом.
— Если вы хотите смутить меня, то зря стараетесь. Может быть, в Гаскони этого не знают, но здесь всем известно, что мой муж давно бессилен как мужчина. Он женился на мне лишь в надежде, что я рожу ему наследника, и его графство не достанется моему беспутному братцу. Что, собственно, я и намерена сделать в самое ближайшее время. Я не вижу, чем плох ваш зять как отец моего будущего ребенка… Вы уж простите меня за такую откровенность, милостивые государи.