— Но ведь и сказка дурацкая. Я не пойму, в чем ее смысл.
— Да в том, что принцесса оказалась сущей жабой… То бишь, жаба оказалась самой настоящей принцессой.
— На что ты намекаешь? — грозно осведомилась Маргарита.
— Ни на что я не намекаю! — вскричал Тибальд и опрокинул ее навзничь. — Та жаба, на которой женился Балбес, была вовсе не жабой, а заколдованной красавицей-принцессой. В конце сказки Жоанчик освободил ее от злых чар, и зажили они счастливо, стали рожать детей…
— И что из этого следует?
Он жадно поцеловал Маргариту в губы.
— А то, что я не Балбес. Я не выходил в чисто поле и не пускал стрелу наобум. Но я спас от разбойников чокнутого Готье и дал ему арбалет, из которого он выстрелил прямо в окно королевского кабинета, чем помешал своему отцу выдать тебя замуж — говорят, за Красавчика. Филипп Аквитанский, конечно, не злой колдун, но мне все равно, злой он или добрый. Главное, что я, именно я, посредством помощи, оказанной мною Готье, спас тебя от этого брака.
— Избавил от злых чар, — задумчиво добавила Маргарита и вдруг содрогнулась всем телом. — Боже милостивый! Боже… Как мне тогда повезло! — Она рывком прижалась к Тибальду. — Какое счастье, что я не вышла за Красавчика!.. И все ты, ты! По сути, ты спас меня от него.
— Ты так боишься его? — спросил Тибальд, пораженный ее пылом.
— Он страшный человек… Нет, он, в общем, хороший — как друг. Но если бы я стала его женой… Брр!.. Лучше не будем о нем.
— Ладно, не будем. Вернемся к нам с тобой.
— А тут больше не о чем говорить, — грустно произнесла Маргарита. — Я уже все решила.
Сердце Тибальда екнуло. С дрожью в голосе он спросил:
— И каков твой приговор?
— Твоя дурацкая сказка убедила меня. Я покорюсь своей судьбе. Вскоре мы поженимся. Надеюсь, ты готов к свадьбе?
Тибальд выпустил Маргариту из своих объятий и обессилено положил голову на подушку.
— Ты не шутишь, дорогая?
— Такими вещами я не шучу. Я согласна стать твоей женой.
Несколько долгих секунд оба молчали. Наконец Тибальд произнес:
— Ты говоришь это таким тоном, будто собираешься похоронить себя заживо.
— Возможно, так оно и есть, — отрешенно ответила Маргарита. — Очень может быть… Разумеется, ты можешь отказаться от этого брака, сделать благородный жест — уступить меня Рикарду…
Тибальд поднялся и крепко схватил ее за плечи.
— Нет, нет и нет! Я никому тебя не уступлю. Я не такой благородный, как ты думаешь. Я настоящий эгоист и себялюб… и еще тебялюб. Я люблю тебя и сделаю тебя счастливой. Клянусь, ты никогда не пожалеешь о своем выборе.
— Хотелось бы надеяться, — вяло промолвила принцесса. — Очень хотелось бы… Скажи, Тибальд, та твоя «Песнь о Маргарите», она ведь так хороша, так прелестна… Но я ни разу не слышала, чтобы ее пели менестрели. Почему?
Он взял ее за подбородок и ласково вгляделся в синюю бездну ее больших прекрасных глаз.
— Неужели ты так и не поняла, что я написал ее только для тебя? Для тебя одной…
Глава L
Прозрение
Филипп раскрыл глаза, уставился мутным взглядом на пламя догорающей свечи и вяло размышлял, спал он или же только вздремнул, а если спал, то как долго.
Вдруг по его спине пробежал холодок: ведь если он спал, то не исключено, что все происшедшее с ним ему лишь приснилось. Он в тревоге перевернулся на другой бок и тут же облегченно вздохнул. Жуткий холодок исчез, его сменила приятная теплота в груди и глубокая, спокойная радость. Нет, это ему не приснилось!
Рядом с ним, тихо посапывая носиком, в постели лежала Бланка. Она была совершенно голая и даже не укрытая одеялом. Ее распущенные волосы блестели от влаги, а кожа пахла душистым мылом. Широкое ворсяное полотенце лежало скомканное у нее в ногах.
«Совсем умаялась, бедняжка, — нежно улыбнулся Филипп. — Милая, дорогая, любимая…»
Их первая близость была похожа на изнасилование по взаимному согласию. Едва очутившись в покоях Бланки, они стремглав бросились в спальню, на ходу срывая с себя одежду. Они будто хотели за один раз наверстать все упущенное ими за многие годы, всласть налюбиться за те пять лет, на протяжении которых они были знакомы, неистово рвались в объятия друг к другу, но так и оставались лишь добрыми друзьями. Они жаждали излить друг на друга всю нежность, всю страсть, весь пыл — все, что накапливалось в них день за днем, месяц за месяцем, год за годом в трепетном ожидании того момента, когда из искорок симпатии, засиявших в их глазах при первой же встрече, когда из дрожащих огоньков душевной привязанности, что впоследствии зажглись в их сердцах, когда, наконец, из жара физического влечения, пронзавшего их тела сотнями, а затем и тысячами раскаленных иголок, вспыхнуло всепоглощающее пламя любви…
Осторожно, чтобы не разбудить Бланку, Филипп сел в постели, взял ее влажное полотенце и зарылся в него лицом, задыхаясь от переполнявшего его счастья. На глаза ему навернулись слезы, он готов был упасть на колени и зарыдать от умиления. Ему отчаянно хотелось кататься на полу, в исступлении лупить кулаками пушистый ковер и биться, биться головой о стену… Впрочем, последнее желание Филипп сразу подавил — главным образом потому, что если Бланка проснется и увидит, как он голый стоит на четвереньках и бодает стену, то гляди еще подумает, что у него не все дома.