— Для этого необходимо собрать заседание священной конгрегации. А это может сделать либо папа, который, судя по сообщению, очень плох, либо кардинал-камерлинг — а его лояльность к иезуитам общеизвестна.
— М-да, дело дрянь, — резюмировал Филипп. — Теперь вам, Альфонсо, надо быть начеку. Коль скоро иезуитам удалось добраться до святейшего отца…
Король кивнул:
— Отныне я буду начеку. Главное, что я предупрежден.
Главное, что я предупрежден. А кто предупрежден, тот вооружен. Я незамедлительно издам указ о лишении Фернандо всех прав на престол и буду молить Бога, чтобы Констанца поскорее подарила мне наследника.
Филипп с сомнением хмыкнул.
«В Кастилии королевские указы редко переживают своих королей», — подумал он.
А Бланка сказала:
— Ты знаешь, брат, я не жестокий человек. И не кровожадный. Но на твоем месте…
Альфонсо тяжело вздохнул:
— Пожалуй, ты права, сестренка. Так, бесспорно, поступил бы наш отец. Так, скорее всего, поступила бы ты. Но я… Я же все помню! В детстве мы с Фернандо были очень дружны, вместе воспитывались, вместе играли в разные игры, позже ухаживали за одними и теми же барышнями… Да что и говорить! Боюсь, я никудышный король. Отец не уставал напоминать мне, что в государственных делах нельзя давать волю человеческим слабостям, но я оказался плохим учеником… Эх, Бланка, зря ты не родилась мужчиной и моим старшим братом.
Бланка взглянула на Филиппа и застенчиво улыбнулась, словно говоря: «Женщиной тоже быть неплохо».
— Моего мужа схватили?
— Пока нет. Но даже если ему удастся сбежать, насчет развода не беспокойся — я все улажу. Самое большее, это займет полгода. Как только граф Бискайский будет осужден… Ах да, чуть не забыл. Кузина Маргарита не желает широкой огласки, что вполне понятно, и намерена потребовать от Сената передачи дела на рассмотрение малой коллегии, состоящей из короля, верховного судьи и епископа Памплонского. Думаю, что с этой целью она попросит вас дать показания перед Судебной Палатой, что граф совершил государственное преступление, в результате чего погиб Рикард Иверо.
— Рикард мертв! — воскликнула Бланка. — Они что, избили его до смерти?
— Нет. Просто он выпил яд, находясь в здравом уме и твердой памяти… так, во всяком случае, утверждает Маргарита. А как оно было на самом деле — сам ли он отравился или же она принудила его к этому — ведомо только Богу единому.
— Бедная Елена, — прошептала Бланка. — Бедняжка… Впрочем, для нее это будет лучше, чем публичный суд и наказание Рикарда. Пусть она думает, что он был убит графом Бискайским.
— Маргарита считает так же. Она уже разговаривала с кузинами Жоанной и Аделью и взяла с них слово держать язык за зубами. Вы тоже ничего не знаете, добро?
— Добро… Нет, постой, так не пойдет. Вскоре Елена придет ко мне плакаться — странно, что она еще не явилась…
— Поговорив с Маргаритой, она сразу поехала в усадьбу лесника и до сих пор не вернулась оттуда.
— Вот и хорошо. Пока она там, мне надо потолковать с Маргаритой. Мы должны решить, что говорить Елене и как лгать ей поубедительнее… — Бланка вздохнула. — Не выношу лжи, но порой ложь — большое благо. Так что я постараюсь выглядеть искренней.
Они немного помолчали, обмениваясь быстрыми взглядами, затем король спросил:
— А ты что будешь делать, сестренка? Может, вернешься в Толедо? Мне очень не хватало тебя в последнее время, а с замужеством Норы я и вовсе остался один. Конечно, у меня есть Констанца, но она не сможет заменить мне сестер — особенно тебя. Подумай над моим предложением, Бланка. Ты еще молоденькая, спешить тебе некуда, поживи пару годков в свое удовольствие, потом найдешь себе нового мужа… Между прочим, я окончательно помирился с арагонским королем, все былые раздоры забыты, и я уверен, что он с радостью отдаст за тебя своего сыночка.
Бланка решительно покачала головой:
— Нет, Альфонсо, об этом и речи быть не может. Я больно обожглась на своем замужестве и сейчас даже думать не хочу о каком бы то ни было браке. Кузен Педро, конечно, не подлец и не интриган, он вообще никто и ничто, он и мухи обидеть неспособен, он просто малое дитя, однако… Нет, нет и нет! И слышать не хочу и думать не желаю.
— А я не настаиваю, сестренка. Ты можешь выйти замуж когда угодно и за кого угодно. Я согласен даже на мезальянс, лишь бы твой избранник был дворянин и католик. Для меня твое счастье превыше всего. Кроме того, что я люблю тебя, я считаю аморальным дважды приносить тебя в жертву политическим амбициям. Ведь и в политике должны существовать хоть какие-то нравственные нормы, иначе весь наш мир провалится в тартарары. Я не ставлю тебе никаких условий; просто хочу, чтобы ты вернулась ко мне, в Толедо.
Бланка молча поднялась с кресла и отошла к окну.
— Нет, Альфонсо, — произнесла она, глядя в чистое безоблачное небо. — Я не хочу возвращаться назад, потому что не могу воротиться, потому что детство мое ушло, и его ничем не вернешь. Я уже взрослая, мне скоро семнадцать, и я должна идти вперед, смотреть в будущее, а не цепляться за прошлое. Отец сделал меня графиней Нарбоннской, по галльским законам я совершеннолетняя, я один из пэров Галлии, и мое место в этой стране, которая, надеюсь, станет моей второй родиной. Прости, брат, что я не оправдала твоих надежд.