— Вы просто чудовище! — пораженно вскричала Бланка.
— Да, я чудовище, — подтвердил Филипп, притягивая ее к себе.
— Да, я чудовище, — подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. — Я дракон. Грр!
Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.
— Отпустите меня, вы, пьяная свинья!
— Я не свинья, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы — и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать невинных девушек — таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем! — последнее слово Филипп прорычал.
Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она увертывалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.
— Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
— Бей, — равнодушно ответил Филипп. Он как раз сосредоточил свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции — расстегиваться.
— Я буду кусаться, — предупредила Бланка.
— Об этом я только и мечтаю.
— Негодяй ты! — сказала она и вдруг всхлипнула.
Оставив в покое корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.
— Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
— Вы… ты насилуешь меня. Ты заставляешь… принуждаешь…
Он провел большим пальцем по ее розовым губам, которые непроизвольно напряглись и задрожали.
— А если я не буду принуждать, ты согласишься? Ну, не отказывайся, солнышко, ведь я так тебя хочу. Я никого еще не хотел так, как тебя. Я просто дурею от тебя.
Бланка отрицательно покачала головой:
— Нет, Филипп.
— Но почему? Разве я не нравлюсь тебе?
Бланка промолчала. Продолжая удерживать ее в объятиях, Филипп свободной рукой погладил сквозь ткань юбок и платья ее бедро, затем пальцами пробежал вдоль стана к груди, пощекотал ее подбородок, шею, за ушком… Бланка глубоко и часто дышала, вся пылая от стыда и сладостного возбуждения.
— Так я что, не нравлюсь тебе? — повторил свой вопрос Филипп.
— Почему же, нравишься, — дрожащим голосом, почти умоляюще, ответила Бланка. Как-то само собой она перешла на ты, понимая, что в данной ситуации обращение во множественном числе выглядело бы по меньшей мере комично. — Даже очень нравишься. Но я люблю другого.
— Господина де Монтини?
— Да, его.
— А если бы не любила, согласилась бы стать моей?
Бланка смущенно опустила глаза.
— Да, — после непродолжительного молчания призналась она. — Тогда бы я согласилась.
Филипп вздохнул и просто положил руку ей на колено.
— Ты заблуждаешься, Бланка. На самом деле ты не любишь Монтини, ты просто увлечена им. Ты не можешь его любить, я в этом уверен.
— И, наверное, потому, — саркастически произнесла она, — что он мне не ровня?
— Вовсе нет, солнышко. Уж я-то знаю, с какой легкостью любовь преодолевает все кастовые предрассудки… Но сейчас речь о другом.
— О чем же?
— О том, как ты восприняла мои советы Габриелю.
— Это бесстыдство!
— Вот именно.
Ты считаешь это бесстыдством — и не только то, что я дал эти советы в присутствии женщин, но и то, что я вообще даю такие советы. Следовательно, Монтини с тобой ничего подоб…
В этот момент Бланка зажала ему рот рукой.
— Имей же совесть, Филипп!
Филипп мягко, но решительно отнял ладонь от своего рта и по очереди поцеловал каждый изящный пальчик.
— А между тем, — продолжал он, как ни в чем не бывало, — господин де Монтини весьма опытный в таких делах молодой человек. Он не какой-нибудь неуклюжий юнец, который только то и умеет, что залезть на женщину, а спустя пару минут слезть с нее…
— Замолчи!
— Нет, Бланка, я не буду молчать, — в обличительном порыве заявил Филипп. — Я открою тебе глаза на истинное положение вещей. Ну, сама подумай: чем можно объяснить тот факт, что на третьем месяце любовной связи с таким отъявленным повесой, как Монтини, ты все еще остаешься забитой, невежественной девственницей?
— Я…
— Этому есть лишь одно объяснение. Ты не любишь Монтини. В постели с ним ты чувствуешь себя скованно, неуютно, неуверенно. Ты не отдаешься ему полностью и не позволяешь ему отдаваться тебе целиком. Ты стесняешься его, тебя неотступно преследует страх оказаться в неловком положении. И перед кем? Перед человеком, которого ты якобы любишь! Я почти уверен, что ты не раз отталкивала Монтини, когда он, по твоему мнению, «заходил слишком далеко», предлагал тебе «постыдные ласки»…
— Ну все, хватит!
Бланка решительно встала, явно намереваясь указать ему на дверь. Однако Филипп был начеку — он тут же сгреб ее в объятия и усадил к себе на колени.
— Отпусти меня! Сейчас же отпусти!
— Спокойно, пташечка! — произнес Филипп с металлом в голосе. — Если ты сию минуту не уймешься, клянусь, я пренебрегу своими принципами и изнасилую тебя. Сегодня ты так возбуждаешь меня, что я, пожалуй, решусь на этот поступок.
— И покроешь себя позором!
— А кто об этом узнает? Да ты скорее умрешь, чем обмолвишься кому-нибудь хоть словом. Еще и горничной строго-настрого прикажешь держать язык за зубами. Или я ошибаюсь?
Бланка обреченно вздохнула, признавая его правоту.