— А вот и нет! Она мне этого не вверяла. Мне рассказал кузен Иверо. Как-то во время купания он заметил на плече Монтини сочный синяк от укуса. Так что никаких секретов я не выдаю. Или вы считаете иначе?
Тибальд хранил гордое молчание, хмурясь пуще прежнего.
— Что с вами, граф? — спросила Маргарита. — Если вам не по нутру, что некоторые женщины кусаются в постели, так и скажите… Гм… На всякий случай… Что вы молчите?
— Я думаю, как назвать вашу болтовню.
— И что вы надумали?
— Это копание в грязном белье.
— Да ну! Вы такой стеснительный, господин Тибальд!
— Вы преувеличиваете, госпожа Маргарита. Стеснительность не является моей отличительной чертой. Однако, по моему убеждению, для всякой откровенности существует определенная грань, переступать которую не следует, ибо тогда эта откровенность становится банальной пошлостью.
— Да вы, похоже, спелись с Красавчиком, — с явным неудовольствием произнесла принцесса. — Недели три назад, прежде чем впервые лечь со мной в постель, он…
— Замолчите же вы! — вдруг рявкнул Тибальд; лицо его побагровело. — Как вам не стыдно!
Маргарита удивленно взглянула на него:
— В чем дело, граф? Я что-то не то сказала?
— Вот бесстыжая! — буркнул Тибальд себе под нос, но она расслышала его.
— Ага! Выходит, я бесстыжая! Да вы просто ревнуете меня.
— Ну, допустим… Да, я ревную.
— И по какому праву?
— По праву человека, который любит вас, — ответил он, пылко глядя на нее.
— Ах да, совсем забыла! Ведь в каждом своем письме вы не устаете твердить: прекрасная, божественная, драгоценная — и так далее в том же духе. А из «Песни о Маргарите», которую вы прислали мне в прошлом году, и вовсе следует, что солнце для вас восходит на юго-западе, из-за Пиренеев. Вы что, вправду путаете стороны света?
— Не насмехайтесь, Маргарита. Вы же прекрасно понимаете, что это была поэтическая аллегория.
— Что, впрочем, не помешало вам написать мне этим летом, что вы отправляетесь на свой личный восток, чтобы снова увидеть свое солнышко ясное.
— И опять же я выразился фигурально.
— И опять же я выразился фигурально. Я…
— Ну, и как вы находите свое солнышко? — не унималась Маргарита. — Скажите откровенно, вы не разочарованы?
— Напротив. Оно стало еще ярче, ослепительнее. Оно сжигает мое сердце дотла.
— Однако вы еще не предложили этому солнышку свою мужественную руку и свое горящее сердце.
— А я уже предлагал. В прошлом году. Солнышко ясное помнит, что оно мне ответило?
Опустив глаза, Маргарита промолчала. Щеки ее заалели.
— Вы прислали мне, — после короткой паузы продолжал Тибальд, — большущие оленьи рога, чтобы — как было сказано в сопроводительном письме — немного утешить меня, поскольку настоящие, мужские, наставить мне отказываетесь. Было такое?
— Да, — в смятении подтвердила она. — Так я и сделала.
— Это была не очень остроумная шутка. Но язвительная. — Тибальд пришпорил коня. — В моей охотничьей коллекции хватает оленьих голов с рогами, — бросил он уже через плечо, — и мне ни к чему еще одна пара, даже подаренная вами.
Маргарита также ускорила шаг своей лошади и поравнялась с Тибальдом.
— Не принимайте это близко к сердцу, граф. Я признаю, что тогда переборщила, мне очень стыдно, и… и хватит об этом. Лучше поговорим о чем-то другом. Например, о нашей влюбленной парочке, о Бланке и Красавчике.
— Сударыня! Опять вы…
— Да нет же, нет! Ни слова об укусах и прочих пикантных штучках. Поговорим о романтической стороне их отношений.
— Романтической? — скептически переспросил Тибальд.
— Ну, конечно! Бланка до крайности романтическая особа, да и Красавчик не промах. А я была бы не прочь посмотреть, как они занимаются любовью на лоне природы.
— Принцесса! — возмущенно воскликнул Тибальд. — Извольте прекратить…
— Нет уж, это вы извольте прекратить строить из себя святошу, — огрызнулась Маргарита. — Лицемер несчастный! Будто бы я не читала ваши «Рассказы старой сводницы», в которых вы бессовестно подражаете Бокаччо.
Тибальд покраснел.
— Это… знаете ли… — пристыжено пробормотал он. — У каждого есть свои грехи молодости. Десять лет назад — тогда мне было шестнадцать, — и я…
— Тогда вы лишь недавно потеряли невинность, но сразу возомнили себя великим сердцеедом и большим знатоком женщин. Я угадала?
— Ну, в общем, да.
— Так почему бы вам не переписать эти рассказы с учетом накопленного опыта. И добавить к ним новеллу про Красавчика с Бланкой — если хотите, ее мы напишем вместе.
— Гм. В таком случае, у нас выйдет не новелла, а поэма.
— Тем лучше. И на каком языке мы будем ее слагать — на галльском или французском? Но предупреждаю: французский я знаю плохо.
Тибальд хмыкнул:
— А разве есть такой язык?
— А разве нет? — удивилась Маргарита.
— Конечно, нет. То, что вы называете французским, на самом деле франсийский — на нем говорит Иль-де-Франс, Турень, Блуа и Западная Шампань. В разных областях Франции разговаривают на очень разных языках — анжуйском, бургундском, нормандском, бретонском, лотарингском, фламандском…
— Ой! — с притворным ужасом вскричала Маргарита.
— Довольно, прекратите! У меня уже голова идет кругом. Боюсь, вы меня не поняли. Говоря о французском, я имела в виду язык знати, духовенства, в конце концов, просто образованных людей.