Чаша терпения переполнилась. Шаманов пересчитал Задову ребра сначала слева, потом справа. А потом повторил в обратном порядке еще пару раз. Боги не обделили отрядного священника силушкой. В приватных беседах Латын Игаркович назвал это профилактическим мероприятием будущих хулиганских выходок бесшабашного и зачастую не управляемого одессита. Он пояснил любопытным: «Слово материально. Познав слово, овладеваешь материей. Некоторые, особенно одаренные и наглые, по наитию способны повелевать стихиями, ни капельки не задумываясь о последствиях. Такие таланты надо давить в колыбели, пока не подросли. Задов тому яркий пример».
Лева чудом избежал гауптвахты и командирского гнева, укрывшись в лазарете у Дурова. Лежа на больничной койке, он смачно хрустел обертками от шоколадок из морских пайков. Фольгу от фантиков Задов скручивал в колечки и дарил благодарному снежному человеку-женщине. Дрессировщик отрядил свою помощницу ухаживать за пострадавшим. Эскимо души не чаяла в единственном пациенте и не отходила от его кровати ни на минуту. Снежный человек научила играть Леву в шашки, а Задов ее — в подкидного. Оба остались довольны друг другом и крепко подружились.
В лазарете одессита навестили только один раз. Приходил грустный Хохел. Он примчался в лазарет сразу же после визита разъяренных подводников на продсклад. Щирый слезно просил вернуть хотя бы часть морского пайка, стыдливо прикрывая ладонью наливающийся синяк под правым глазом. Бил левша.
Задов прикинулся спящим и, натянув одеяло на голову, громко храпел до тех пор, пока Хохел не ушел, тяжело вздыхая.
Через несколько дней Леву выписали и в авральном порядке отправили в командировку. Никто из командования не обратил внимания на его стенания и жалобы, что он не может дышать полной грудью. От сеанса иглоукалывания у Скуратова он категорически отказался, хотя слава о Малюте как о классном рефлексотерапевте шла далеко за границами отряда. Добровольно за медицинской помощью к заплечных дел мастеру Задов обращаться не собирался.
С тех пор отношения между Задовым и отрядным священником назвать прохладными мог только неисправимый оптимист.
Уже в штабе Владимиров со Скуратовым, посовещавшись, составили отчет о проведенной проверке противодиверсионной обороны объекта.
Никаких брешей нет. Сети не сгнили. А боны… боны выдержат любой шторм, даже девятибалльный. Запечатав донесение, написанное на бересте, в туесок пневмопочты, они остались довольны собой, а заодно и проделанной работой. Командир и его заместитель посчитали свой долг выполненным сполна и немедленно отправились в офицерское кафе отдохнуть от дел праведных. Заодно и червячка заморить не помешает.
Куратор отряда из Главка долго ломал голову над их отчетом о проделанной работе. Он даже попытался рассматривать берестяное послание на свет, надеясь увидеть что-нибудь между строк. Ясности от этого не прибавилось. Куратор испытал яркую гамму чувств, ощущая, как у него начинает кипеть кровь и плавиться мозг. Запрос о проверке противодиверсионной обороны он посылал капитану аэропланонесущей ладьи «Скрытень» подводного базирования. Ответ же неожиданно пришел от сухопутчиков за подписью Владимирова и Скуратова. В нем они бодро рапортовали о проделанной ими титанической работе на суше и на море. Еще они просили выделить дополнительные средства для создания новых пунктов раннего обнаружения низколетящих ковров-самолетов и скрытно стелющихся скатертей-самобранок недружественных, а то и откровенно враждебных государств. Куратор, скрипя зубами от возмущения, сделал для себя пометку на последнем листке настольного перекидного календаря.
А в канун Нового года в праздничном приказе вместо премии и благодарностей, написанных на глянцевых грамотах с золотым обрезом, командир отряда и его заместитель получили по выговору за очковтирательство и головотяпство.
…Скуратов вышел из здания штаба и двинулся наискосок через плац в жилую зону. Теремки бойцов отряда стояли за узким палисадником, огороженным низким забором. На мгновение задумавшись, Малюта зашагал к домику отрядного священника. В том, что Шаманов у себя, Малюта не сомневался: из открытого окна доносились душераздирающие звуки. Тонкий визг на высокой ноте перемежался пронзительным скрипом заостренного гвоздя по стеклу. «Кошечку мучает или проводит особый ритуал с жертвоприношением. Раньше за ним особой жестокости не замечалось, кроме как по отношению к Задову. Да и работу брать на дом не в его правилах. Все в этом мире меняется в худшую сторону: погода, цены, а в первую очередь — люди. Дуров узнает, потом греха не оберешься. Старый интеллигент непредсказуем, особенно когда дело касается живых тварей. Вряд ли он простит, что скотину тиранят без его ведома»,- с грустью подумал Скуратов, передернув плечами. Он поднялся на крыльцо, стукнул согнутыми костяшками пальцев в дверь и, не дождавшись ответа, шагнул внутрь, бубня под нос скороговорку-оберег: «Пускай творят над ним обряд. Поют за упокой!»
Внутри царил полумрак. Малюта поморгал, чтобы глаза быстрее привыкли к темноте после яркого солнца. К нему шагнула фигура в темном балахоне. До этого она сливалась с черным квадратом ковра, висевшего на стене.