— Ну а теперь, сударь, приступайте к явлению истины! — так молвил де Жабинкур, ибо склока его утомила. — Но мне не верится, что вам сие по способности. Которым же чудом вы узнаете злодейку?
— Да, да, кавалер! — вскричала маркиза в жолтом. — Как вы полагаете оную гадюку выставить на вид?
— О да, Гастон! — возопила маркиза в салатовом. — Поскорее заклеймите сию непотребную особу и избавьте меня от ея соседства!
— О, мой рыцарь! — рекла маркиза в жолтом. — Воспомните о минутах блаженства, кои мы пережили вместе!
— О, похититель моего сердца! — воззвала маркиза в салатовом. — Неуж-ли вы позапамятовали ласку уст моих, каковую я вам подарила? Не угодно-ль будет вам освежить память? Я готова сию минуту!
Все, при сем бывшие, токмо успевали головами вертеть, переводя взоры с одной на другую, и казалось, что наблюдают оне за игрою в воланы. Герцог де Валлару подошед ко мне и молвил:
— Ну и в переделку вы попали, сударь! Уж я-то подлинную маркизу знаю не первый год, а и то затрудняюсь опознать. Ведь одна — полное отражение другой, словно бы в зерцале.
— Резонно, — заметил я. — Но в этом и весь секрет. Я тоже размышлял об сией странности. И вот что мне взбрело на ум — копия с оригиналом разнится именно что зерцальностью. Осмотрите хорошенечко — у одной родинка на лице справа, а у другой-то — слева!
— Воистину! — изумился де Валлару.
— А мы обое помним, что подлинная маркиза от природы украшена родинкою с правой стороны. Не так ли?
Все вскричали разом. Я же продолжил свою речь:
— Помимо сего вздорного обстоятельства, допустила злодейка и другую ошибку. Родинку на маркизе сочла она мушкою, посему и свое лицо снабдила таковой. Сие подтвердить запросто — нужно гораздо наслюнить палец и…
Не довелось мне договорить. Обличенная мною Феанира — та, что в жолтом, — приняла свой истинный вид, затряслась мелкою дрожью, завыла, словно-бы раненый зверь, и, престрашно ощерив зубья, выставив когти, кинулась на меня. Покуда вразумили ея, успела-таки мерзавка прокусить мне руку и сорвать кожи изрядный лоскут с моей щеки. Пребольно!
— Ах, ненавистный, жалкий, трусливый, никчемный, пустоголовый червь! — так молвила она, покуда ей руки вязали. — Уж как я тебя ненавижу, равно и всю твою породу мущинскую! Все вы — либо козлы похотливыя, либо ни на что не годны. Всякий из вас пальца моего не стоит. Ох уж и вертела я вами, и еще поверчу.
Эмилия, вскипев, не преминула возразить:
— Ничего ты, разбойница, о мущинах не знаешь. Мущины сильны, благородны и умны! Даже брат мой, тобою оболганный, сумел тебя изловить, а ведь оный — далеко не мудрец!
От сего комплимана я даже оцепенел.
— Бедная глупая девчонка, — рекла Феанира, — ничего ты в своей жизни не узнаешь, помимо горшков кухонных да детских свивальничков. Добродетель — лишь петля для женщины. Добрый нрав — удавка. Целомудрие — врата тюремные. Будешь до смерти рабою законного своего истязателя да детей его. Поделом. Я же в ином зрела судьбу свою — в наслаждениях, да не в таковых, как в сем глупом шато, а в истинных — роковых и страстных.
— Брешешь, лиса блудливая, — на сих словах Эмилия изрядно поморщилась. — Добрый нрав и добродетель суть подмога и опора. Целомудрие — крепкий щит, об который сокрушатся злые козни. Ты-же в руках палача отведаешь роковых наслаждений!
— Доподлинно верно, — рек некий пронырливый незнакомец, выскочив из-за спины графа. Быв он похож на нарочитую собаку, гораздую давить крыс. — Как есть правдивые ваши слова, сударыня, ибо я — тайный государев агент и имею предписание шпионку Феаниру заарестовать. Было у меня распоряжение и на ваш щет, да я, так и быть, употреблю оное на папильотки. Властью, данной мне, освобождаю брата вашего от напрасных обвинений.
Молвив сие, незнакомец, весьма довольный, разсмеялся — хе-хе-хе — и ручки потер.
— Пощадите! — воскликнула Феанира, но ея уж выводили прочь.
Очевидцы такового события разом все порешили, что происшедшее поучительно и справедливо. А граф де Жабинкур, уставив палец в потолок, возгласил:
— Как бы порок ни куражился, все остается жалким!
Силы мои изсякли совершенно. Прижимая к кровоточащей ране платок, подобранный тут же на полу — своим я укушенную руку обвязал — пошед я к себе в комнату. От волнений колена мои подгибались.
Миловзор поздравил меня с победою, Эмилия омыла раны мои, а маркиза де Мюзет все порывалась немедля вознаградить мои старания. А мне стало явно, что желает последняя непременно меня заполучить в постоянную игрушку. Но мне ничего так не хотелось, как оказаться в своем особнячке, на улице Говорящих Голов. И теперь никакая преграда не стояла между мною и моим вожделением. Отослал я от себя всех, выпил стакан вина и возлег на кровать.
Отослал я от себя всех, выпил стакан вина и возлег на кровать. Верная моя собачка почуяла радость мою и на свой псицын манер возрадовалась со мною. Лобзнул я Милушку в нос и рек:
— Кончились наши совместныя беды. Скоро мы едем восвояси.
А фарфоровый колдун взирал на нас остановившимися очами. По ясным причинам он теперь все молчал, что было весьма кстати.
P.S. (вложено в конверт уж пред самою отправкой)