— Как? — вскричал я. — Неужли? Не знаете вы прекрасных и таинственных городских улиц? Неведом вам ропот волн, когда море бросается на гранитные зубья в последних лучах солнца? Что же вы видели, коль скоро сей чулан кажется вам занятным?
Кларриса поникла и горько молвила о том, что волею судьбы и природы не могла оставить куста. Все, что видела она, — один лишь палисад, да стену дома, да детские качели.
Я устыдился.
— Идемте же гулять! Я покажу вам то, что знаю и люблю в этом городе, — предложил я. — До разсвета мы воротимся сюда и вы сможете отдохнуть, обернувшись куклою.
— Ах, вы не шутите? — и в глазах ея блеснули слезы восторга.
Конечно же я не шутил. Рука об руку мы бродили по старинным переулкам. Без умолку я говорил, а моя волшебная спутница казалась очарованной и счастливою. Под утро, когда вернулись мы на чердак, она подарила мне поцелуй, исполненный благодарности и… любви. Ласки ея, чистыя и откровенныя, заставили меня трепетать. Однако с первым лучом солнца, пробравшимся в узкое окошко, Кларриса, как и обещала, превратилась в куклу.
Вторую ночь мы гуляли на заливе. Завороженно Кларриса вглядывалась в почерневшия волны, посеребренныя луной. Как счастлив был ея смех! И снова под утро были поцелуи и сладкая любовная нега. Но счастье мое было омрачено. Когда Кларриса вновь сделалась куклою, я поцеловал розовый лепесток… Увы, он нес на себе все признаки скоропостижного увядания!
Третья ночь была горька.
— Я не могу встать, мой милый друг, — шепнула Кларриса. — Прости меня, но век цветка короток.
— Ты не оставишь меня! — вскричал я и разрыдался.
Она попыталась утешить меня слабою улыбкой.
— Нет смысла обвинять судьбу, — молвила она. — Судьба жестоко, может быть, разлучает нас, но судьба же подарила нам встречу. Ты — человек, тебе и жить среди людей. Знаешь, у цветов нет безсмертной души, но зато цветы не грешны перед Создателем. И кто знает, не встретимся ли мы потом? Я счастлива, я разцвела не зря. То, что я видела, — прекрасный мир. Помни, что он таков. И не забывай своей Кларрисы… Если когда-нибудь тебе станет грустно, найди и поцелуй цветок мальвы. Я почувствую твои уста своими…
Неудержимое, настало утро. Засохший цветок лежал предо мною. Я не стал хранить его придавленным книжными страницами, а отнес в палисад и положил под мальвовый куст.
А мальвы цветут, цветут до сих пор. Теперь мне известно доподлинно — не будь на свете такой малости, как эти непритязательныя цветы, целый мир был бы менее прекрасен.
Рассказ Альберто, унтер-офицера 4-го стрелкового полка
Я — человек военный, благородные господа! И службу знаю, смею уверить вас; оттого что из простых солдат, с полной выкладкой — марш, марш! — дотопал до наград и чинов. Хвастать не гоже, но начальники мои любят меня за храбрость и исправность, а подчиненные — за справедливость и знание жизни солдатской. И то сказать — подобные мне никак не станут бить новобранцу рыло (простите, дамы!) за потерянную пуговицу или иную малость. Сам я однажды утерял на поле сражения шапку и тесак, через что едва не погиб, но об сем еще будет в моей повести.
Надо тако-же сказать, что солдатом я отнюдь не родился. А произошел от почтенного и уважаемого чиновника — старшего писаря в коллегии торговых сношений. Старший писарь — это вам не какой-нибудь секлетаришко с пером за ухом да с урчащим брюхом (простите, дамы!), что бегает в худых сапожках и в шубе из кошки. О нет; старший писарь в канцелярии — царь и бог. Поступь его величава, грозен взор — трепещи, лентяй и вор! Таковой вот суровый родитель и произвел меня на свет без малого тридцать лет назад.
Детство мое прошло в довольстве, но в большой строгости. После-же отдали меня учителям, каковые при помощи азбук, вокабулов да циркулей, а более — при помощи розог — обучили меня литерам, складам, периудам, цифири да всяким хитрым биссектрисам.
После чего определили меня в школу писарей.
И теперь иногда во сне слышу я голос премудрого своего наставника, диктующего, как бывало:
«Стань писарем, юноша, и жизнь твоя будет легка и приятна. Полюби буквы, ибо они — кормильцы и поильцы твои. Они снабдят тебя доброй одеждой, лошадьми и слугами.
Посмотри на мужлана — солома в волосах его, грязна его одежда и воняет от него. С утра до ночи он в поле, весь в поту и навозе. Жена и дети его ходят босы, черны их труды и дни. Работает он день-деньской, но вот издох вол его — и он сам впрягается в соху. Закончена пахота! Взошла его пшеница — но вот пришла засуха, и остался он без урожая. Нечем ему платить податей — приезжает урядник и бьет его, отбирает дом его, а жену и детей отдает в работы.
Посмотри на городского сапожника — руки его исколоты шилом, спина и ноги — кривые. Ладони его задубели, нос всегда красен от вина, а жена бьет его. Вот он купил подешевле гнилых кож и наделал сапог с выгодою для себя. Но недолга его радость — быстро рвется плохая кожа. И заказчик в гневе бьет его палкой и таскает за волосья. Идет сапожник с горя в кабак, пьет на последния деньги и замерзает насмерть в снегу под забором. Сын его делается вором, а дочь — уличною девкою.