Маркиза де Мюзет нашла обстановку романтической и продолжила свою осаду в отношении меня. От скуки я сделал вид, что поддался — правда, едва-едва. Наружности маркиза самой щастливой — соразмерность всех частей тела, приятная полнота форм и особливо — волнительная родинка на подбородке. (Наверняка знаю, что родинка, а не мушка, ибо перед сном маркиза ее не отлепляла).
— А признайтесь, кавалер, испытали-ль вы волнение, узрев меня в лесу в натуральном моем виде? — выпытывала она.
— А признайтесь, кавалер, испытали-ль вы волнение, узрев меня в лесу в натуральном моем виде? — выпытывала она.
Я отвещал:
— Безспорно, некоторое волнение испытал, зря ваших прелестей.
Про себя же думал, что волнение, скорее, было вызвано испугом и неожиданностью. Маркиза глянула на меня с некоей оторопью, словно бы что-то почуяла, но все свела к анекдоту из своей жизни. Некогда заказала она у знаменитого Бенутто свой портрет, при этом позировала нарочито нагою. Сей портрет повесила у себя в доме не без цели. Когда случается назойливый ухажер из числа неинтересных и добивается, по правилам любовной науки, только глянуть на предмет страсти без покрова, маркиза ведет оного в комнату, где портрет. Отказать совсем — значит, прослыть холодною и презреть некое правило этикета. Однакож приходится нещастливцу удовлетворяться зрелищем картины.
Сей анекдот даже расположил меня к маркизе, ибо указал на живой ум ея. То есть, ежели-б я вдруг решился на одно-два свидания, скушно-б мне не было. А сие в наше время — диковина.
Ближе к вечеру дожжь утих, и мы продолжили наше странствие. В дороге не мог не любоваться изрядными видами, каковые сменяли друг друга за окошком нашего экипажа. Бывают пейзажи унылыя, как-бы напоенныя тоской — взгляду не на чем остановиться. А иныя ландшафты — напротив, радуют око своей светлотой, гармонической соразмерностию почти музыкальной, а тако-же изобильной негой и прихотливостью. Так в точности и было в сих местах. Даже мне, совершенно городскому жителю, на душе зделалось покойно. До того я размяк, что позволил маркизе положить ручку (прехорошенькую) мне на колени и шевелить пальцами.
Точной дороги маркиза не знала, да и мы были в затруднении определить, долго-ли еще ехать. Но мы не унывали.
Узрев, что я делаю в дороге записки, г-же де Мюзет явила к ним приличный интерес. Когда же я попенял ей на недоразумения, связанные со здешнею почтой, поведала она о том, како тут переписываются. Вообрази — многия из помещиков держат у себя почтовых бабочек, зело крупных. Оные обучены отыскивать адресата и передавать ему записки. Для срочных депеш используют особливых стрекоз, весьма проворных. Однако-ж, по моему разумению, есть тут три каверзы. Первая — зимой все насекомыя спят и служить письмоношами отнюдь не могут. Вторая кроется в слабосильности почталионов. Лишь коротенькия цыдульки допустимы для них. Дабы донести до тебя мое письмо, потребовалось бы шесть тыщ семьсот сорок две бабочки или же четыре тыщи двести три стрекозы (я подсчитал!).
А третья каверза заключена в бренности жизни как таковой. Ежели людей-почталионов часто грабят и убивают ради ценных посылок, то почтарь-мотылек попросту рискует быть съеден всяким воробьем. Гораздо удобнее иной способ, о котором тако-же маркиза поведала. Для своих сношений здешния тайныя любовники используют особливый вид червячка с рожками, что водится в садах и парках. Таковой червячок, будучи разсечен надвое, отнюдь не умирает, а даже напротив — из каждой его половинки вырастает довольно скоро по цельному червячку. Будучи разлучены на изрядное расстояние, как и влюбленные владельцы их, червячки, однако-ж, сохраняют промеж собой незримую связь. В нарочитое время один из любовников берет своего червячка и гораздо щекочет его перушком. Делать сие надобно очень искусно, что-бы червячок извивался особым образом и принимал вид какой-либо буквы. В то-же время, за много верст, единоплотный брат щекотаемаго тако-же принимается вертеться и, понуждаемый зудом, представляет собою в точности те самые буквы, что и первый. Из оных букв адресат складывает слова, а то и целыя фразы — как правило, всякий нежный вздор. Важно, что-бы оба корреспондента знали грамматику. Впрочем, у влюбленных доподлинно есть и нарочитая грамматика и особливый, сердечный синтаксис.
Знаками-же разделительными можно манкировать. Влюбленному милее знаки СОЕДИНИТЕЛЬНЫЕ.
Во время ночлега маркиза уже совершенно явно высказалась мне о характере своих намерений. Дабы впредь избежать подобнаго, пришлось мне сочинить целую басню о своей безответной любви — де, она причина моей холодности. Маркиза внимала и вздыхала в приличные к тому моменты, но все же мне не поверила ничуть. Я по глазам ея понял.
— Знамо, сердцу приказать не можно, — рекла она, потупив очи. — Но кто ж говорит о любви? Я вас нимало сердцем не люблю, но все-же вы мне приятны необычайно. К тому-же теперь вы одиноки, как и я. Отчего-же нам сообща не утолить друг дружку? Почитайте это за приятельскую услугу, не более, и вкусите всех наслаждений, каковые я предоставить горазда.