На это сестрица моя Эмилия, перестав рыдать, нарочито суровым голосом Миловзору так возразила:
— Ах, любезный мой друг! Усилия наши тщетны. Разве не видите вы, что сей мозгляк никогда ни об чем, кроме хворей своих, не заботится? Разве не видите, что братец мой панталоны носит ошибкою, а более ему к лицу старушачья кацавейка, ибо он как есть натуральная баба!
Миловзор же ей так отвечал:
— Напрасные ваши слова, милая Эмилия, ибо зрю я перед собою отнюдь не бабу, но заслужонного офицера с выслугою и боевым ранением, что есть непременное доблести доказательство. Вы же, — прибавил он мне тихонечко, — лутше слушайте нас да соглашайтесь, иначе мне придется похищать вас отсюда силою. Я ни перед чем не остановлюсь.
Столько в его словах было мрачной решимости, что счел я за благо уступить. И внутренне стеная по случаю зубной боли, выслушал я стратегию, каковую Миловзор изложить не преминул.
— Через час после нашего ухода, — рек он, — принесут вам с посылкою три дюжины бутылок вина, каковое вино вы пить не станете, ссылаясь на запрет лекарей. Напиток же сей ничто иное, как пиво, крепчайшей водкою гораздо разбавленное. Именуется он «coup de grace» и самым скромным количеством кладет наземь взвод драгун. Испив оного, ваши стражники впадут как бы в оцепенение. А вы тем временем отправите под благовидным предлогом из дому вашего лакея с малым узлом, куда сложите все самое необходимое. Сами же другой своей прислуге прикажите секретно принесть вам женское платье…
— Ах, что вы говорите! — вскричал я, а Эмилия мстительно разсмеялась.
— В оное платье вы облачитесь, и с этим по простыням выберетесь из окна. Только не очень мешкайте — есть опасность немалая быть замечену городскою стражей. Лакей вас на земле примет, и тут вы не теряйтесь — в двух шагах, на углу, будет ждать карета с нами внутри. Кучер — мой человек, лошади славныя — в два щета будем мы вне города.
— Но дальше…
— Дальше — судьба решит. Теперь же мы пойдем.
На прощание сестрица Эмилия, зря мою покладистость, сжалилась надо мною.
— Пожуйте сей целебный корешок, — сказала она. — Средство испытанное. Да смотрите, не погубите нашего плана!
Мартос, слуга мой пронырливый, проводил обоих вон, а я же, жуя корешок, горько горевал:
— Прощайте, уютные мои стены! Прощайте, мои картины! Мои курильницы с деликатными ароматами, мои фарфоровыя пастушки и букеточницы! Навсегда прощайте мои запонки, золотыя, серебряныя и жемчужныя — вряд ли смогу взять я с собою более двенадцати пар! И камизолы мои наряднейших фасонов, и рубашечки! Особливо прощайте воротнички, кружевныя и так.
— Средство испытанное. Да смотрите, не погубите нашего плана!
Мартос, слуга мой пронырливый, проводил обоих вон, а я же, жуя корешок, горько горевал:
— Прощайте, уютные мои стены! Прощайте, мои картины! Мои курильницы с деликатными ароматами, мои фарфоровыя пастушки и букеточницы! Навсегда прощайте мои запонки, золотыя, серебряныя и жемчужныя — вряд ли смогу взять я с собою более двенадцати пар! И камизолы мои наряднейших фасонов, и рубашечки! Особливо прощайте воротнички, кружевныя и так. Перчаток более трех пар наврядли возьму — и перчатки прощайте! Живите долго, занавеси и скатерти. Ты, покойное кресло зеленаго дерева и с подушкою, — желаю тебе не угодить в пещь. Шейныя платочки, плоеныя и простыя, трости — особливо с ручкою из кракенова клюва, альбомы пикантныя, парички — черныя, белыя, лиловыя и беж, панталончики и кюлоты, чулочки — иные теплыя, иные — нарядныя, жилеты — особливо бирюзовый с разводами и другой с чорными пуговками, духи — пачули и амбра осьмнадцати сортов, такоже и масло черепахова дерева, булавки алмазныя и изумрудныя, башмаки с бантами и так, на красном каблуке и на жолтом, накладныя усы сорока фасонов и цветов, механическая вастрийская коровница с головою из фарфору и коровою (у коровы кто-то роги оббил), гобелены и бумазейныя ширмочки с откровенными сюжетиками и астрами, ленты, свернутыя и пучками, белила, сурьма для бровей, ножи для фруктов коллекционныя, пасьянсныя карты всех размеров, нескромныя и простыя, шлафроки — лазоревый, пюсовый, орельдурсовый, накаратовый, массака, мердуа и цвета влюбленной жабы…
Так я говорил, а в это время подошед ко мне моя Милушка зачла проситься на ручки. При сем я напросто разрыдался и сквозь слезы рек:
— Тебя же, моя душа, я нипочем не оставлю!
Прижал я Милушку ко груди, а она меня язычком по лицу лизнуть не преминула, слезы мои утирая.
Решено!
Стал я укладывать вещи — камизолов взял два нарядных, два дорожных и один нарочитый — для охоты. Рубашек взял семь пар, да башмаков — четыре пары. Взял тако же и пять жилетов. Шляп взял две, по числу париков, каковых взял чернаго и белаго по одному. Взял платков и пачулей четыре пузырька. Тростей — увы — не взял вовсе, но взял шпагу — в пути приличнее. Взял плащ на мерлушках и соболью пелерину. Для одеял же места уже не доставало, равно как и для походной посуды. Взял желудощных капель, да от кашля, да от костяной ломоты. Да шпанских мушек в склянке, на случай. Тако же взял пилку для ногтей алмазную, нарочитую бархоточку для оных же и особливые ножнички. Взял дюжину гребенок, помады, пудры и полоскания для рта. Взял прибор бритвенный и квасцов.