И еще было дело у Амалии: связь. На крыше цеха теперь стояла спутниковая антенна (Томас с упорством называл ее «саттелит», то есть «спутник», хотя Амалия и объясняла, что это не правильно). Каждый день она связывалась с господином Рейном, причем переговоры были шифрованными. Подразумевалось, что Ренн перекидывает доклады с фермы в Нью-Йорк, Мабену.
Нет, спокойная и бездельная — по внешней видимости — охрана фермы «Баггес» была вовсе не бездельной.
Подразумевалось, что Ренн перекидывает доклады с фермы в Нью-Йорк, Мабену.
Нет, спокойная и бездельная — по внешней видимости — охрана фермы «Баггес» была вовсе не бездельной. Сверх обязанностей, уже упомянутых, Амми должна была ежечасно получать доклады от всех постов, и ей непременно докладывали обо всех прибывающих и отъезжающих — будь то машина с грузом или рабочий, либо приехавший в неурочное время, либо почему-то собравшийся домой. И уже не по обязанности, а повинуясь некоему импульсу, она стала тренироваться вместе с немецкими ребятами: рукопашный бой, растяжки, стрельба с прыжка и кувырка. Амалия делала это, сама себе удивляясь, и временами думала, что ей, девочке из Манхэттена, из столицы мира, попросту скучно-тоскливо здесь, на крошечном этом пятачке среди бесконечной равнины, среди кочек и унылых болот.
Впрочем, она отлично знала, что не скучно: за всю жизнь ей никогда не было так интересно жить. Потому что… Нет, не то — не потому, что рядом был Берт. А потому, что он был непредсказуем. И опять не то… Амми уже научилась предугадывать его причуды, внезапные желания — то хватануть стаканчик неразбавленного, то вдруг среди бела дня затащить ее в постель — иногда даже не в постель, а так — приткнуть к столу и спустить с нее джинсы. Когда он отдувал щеку и начинал петь по-испански, она ласково предупреждала, что у нее через пять минут связь с постом, то есть трах-траха не получится, а когда он щеку не отдувал и пел негритянское — «спиричуэл», — без вопросов наливала ему бурбона. Он гений — вот что Амалия ощущала постоянно, разве что кроме времени, когда сидела на Берте верхом: с ним она предпочитала позу «наездница» — из-за его брюха. Но и тогда, неистово подпрыгивая и держась за это самое брюхо, она внезапно могла увидеть его повернутые внутрь глаза и окунуться в исходящий от него ток гениальности.
Может быть, она смогла выследить его так быстро из-за этого тока — иногда она думала об этом, хотя и не верила в телепатию.
И однако среди всего этого Амалия сумела разобраться в сути Невредимки. Еще в ночь после первых испытаний она пристала к Берту, и тот кое-что рассказал, временами всхрапывая, — когда она его будила.
— А что тут понимать? — ворчал он фальшивым голосом. — Генератор защитного поля, — произнеся эти три слова, он самодовольно надул щеки. — Ты, амазонка, противника можешь пиф-паф, а вот его пуля…
— В него и вернется, — сказала Амми. — Это я уже видела… А изнутри можно стрелять?
— А мы попробуем, — оживленно сказал Берт и попытался сесть на кровати, по-видимому, чтобы пойти к компьютеру, но Амалия не дала ему сесть. — Я почти уверен, что можно. А?
— А ежели палкой? Железной палкой?
— Боже, дай мне терпения на эту дочь греха! Только одно в голове, — с самодовольством провозгласил он. — Ты хоть третий закон Ньютона помнишь?
— Сам ты сын греха после этого… Эй, нечего меня трогать!.. — Она отодвинулась на край кровати.
— Ты ведь падала на стальной пол, верно? Ничего не ощутила? А это все равно что тебя стукнули этим полом по твоей хорошенькой жопке. Не палкой этой твоей, а доской. Действие равно противодействию.
— А почему на резиновой подошве скользишь как по льду?
— X-м… И это заметила моя обезьянка. Молодцом… Потому что поле — оно глупое, понятно? Оно же не знает, где кончаешься ты и начинается м-ма… — он вдруг всхрапнул и пришлось его потеребить. — А о чем это мы?..
— О резиновых подошвах.
— Ага.
Поле, говорю, не знает, где кончается защищаемый объект, и стремится окружить весь земной шар Когда ты ходила босиком, так оно и получалось. А резина изолирует поле от земли, зато… — Он не то заснул, не то задумался.
— Зато — что, Берти?
— Трение. Нету трения между полем и внешними поверхностями. Поэтому как на льду. Амалия покивала, подумала и сказала:
— Тогда пусть стремится… окружить. Чтоб не скользило.
— Ну, не знаю, — пробормотал он. — Мощность генератора имеет предел, с одной стороны, но, с другой, — поле должно распространяться экспоненциально… Не знаю. Надо изучать.
Он опять заснул, и разбудить его более не удавалось. Зато утром, будучи упрямой — злонравно упрямой, как он говаривал, — она все-таки спросила, едва проснувшись:
— Берти, значит, автомобиль нельзя прикрыть твоим полем, потому что шины будут прокручиваться?
Он сейчас же схватил ее и начал тискать, приговаривая: «А чересчур ты умна, обезьяна, придется тебя…» — и повернул ее к себе задиком. Очень ему нравился ее задик, и она не успела спросить, что значит «распространяется экспоненциально».
Но на некоторых испытаниях Невредимки, как мы уже говорили, побывать после этой ночи успела.
Одно из них запомнилось ей как удивительно нудное: машинку укладывали на листы пластмассы разных сортов, включали и пытались приподнять. Испробовали, кажется, сотню образцов, а она очень охотно давала себя приподнять, — то есть все эти пластики были изоляторами поля, как резина и обувные пластмассы. Невредимка прилипала к стальному полу, только когда лежала на коже. Убедившись в этом, Умник расстроился и велел Рону заказать пластики какой-то особой группы.