Впрочем, в одном она несомненно права. Если думать о семье — то сейчас. Еще несколько лет, и кому я буду нужен? Просто аж странно, что моя кандидатура рассматривается среди претендентов на благосклонность Натальи Воронец. Тем более, если рассматривать, её в смысле мою кандидатуру, с точки зрения каменной стены. Понятное дело, у новых русских шанс угодить под пулю или привести в действие взрыватель, поворачивая ключ зажигания собственной машины, весьма высок, но у меня то он не ниже! Даже если придерживаться версии майора спецназа…
— Сейчас будет поворот направо, — произносит Аня.
Понятное дело, у новых русских шанс угодить под пулю или привести в действие взрыватель, поворачивая ключ зажигания собственной машины, весьма высок, но у меня то он не ниже! Даже если придерживаться версии майора спецназа…
— Сейчас будет поворот направо, — произносит Аня. — Сашенька, ты, правда, на меня не сердишься?
Остается лишь пожать плечами. Сердиться на эту рыжеволосую красавицу, неизъяснимым образом объединившую в себе светскую даму с системной хипушкой, мне физически не удается. Хотя, наверное, стоило бы.
Минут десять мы едем в полном молчании. Сгущающиеся сумерки размывают контуры придорожных кустарников, отстоящих поодаль деревьев и дачных домиков, ни коим образом не согласующихся с новомодным словом «коттедж».
— Теперь давай налево. Вон видишь, зеленые ворота. Там погуди. Мы приехали.
Лай, доносящийся из-за забора, подтверждает, что нас ждут.
— Тихо, Барбос! Свои, — властно кричит Аня. — Не обращай внимания. Он только на чужих бросается. Она поворачивает ручку калитки, устрашающего вида мастифф сидит на дорожке, выжидающе глядя на нас.
— Саша, знакомься. Руи де Барби принц Лос-Риос, попросту Барбос, — представляет мне Птаха пса Баскервилей. — А это Саша Лукин де Рос спецназ.
Могучая псина подходит ко мне, внимательно обнюхивает и удовлетворенно удаляется прочь.
— Саша, что ты стоишь? Помоги мне открыть ворота. Или ты хочешь, чтобы твой мустанг ночевал на улице?!
— Аня, — слышу я голос с веранды. — Ну, наконец то вы добрались!
Мужчина, произнесший эти слова, лет на десять старше меня, но по всему видно, что жалоб на плохую физическую форму у него нет и быть не может. Он высокий, поджарый и жилистый и наверняка принадлежит к той породе мужчин, которые даже далеко за полтинник производят на дам неотразимое впечатление. Птаха чем-то неуловима похожа на него, хотя тип лица, пожалуй, совершенно другой. Вот разве что разрез глаз и ямочка на подбородке.
— Я, кажется рассказал нашей очаровательной гостье все известные мне приличные анекдоты, — продолжает он. — Задержись вы ещё немного…
— Папа! — Птаха лукаво улыбаясь, грозит ему пальцем. — Прекрати немедленно! Лучше познакомься. Саша, — она поворачивает лицо ко мне, — ты у нас майор?
Я утвердительно киваю.
— Познакомься, мой друг, майор спецназа Александр Лукин, а это папа, Николай Сергеевич, полковник Потапов по совместительству. — Крепкое рукопожатие. — Ну вот и познакомились.
Следом за Анютиным отцом на веранде появляется Натали. Господи, неужели эта красавица уготована мне в жены?! Быть того не может! Бред болезненный. Что-то тут Птаха наговорила из области фантастики. Но как хороша, черт возьми!
Первый тур обещанного чая длится где-то около часа.
— Милые дамы, — произносил, наконец, радушный хозяин. — Если вы не будете сильно возражать, мы с Сашей пойдем покурим, а вы пока займитесь столом.
Подмосковный вечер тем временем перерос в подмосковную ночь, но от этого не стал нам менее дорог. Сад полон мирных, до нелепого мирных звуков. Цикады, лягушки, какие-то болтливые пичуги — в общем, все то, что составляет тишину нашей ночи.
— Куришь? — полковник достает пачку «Салема».
— Практически нет.
— Понятно, перекуриваешь. Для улучшения контакта. Дыхалку бережешь?
— Именно, — киваю я.
Дыхалку бережешь?
— Именно, — киваю я.
— Это правильно. Ладно. Все ерунда. Аня сказала, что тебе нужна моя помощь, — затягивается сигаретой Николай Сергеевич.
— Нужна. Очень нужна. Если разрешите, я буду говорить без обиняков, как офицер с офицером, — начинаю я, прикидывая в уме, какую часть информации я имею право выложить.
— Саша, во-первых, на ты, а во-вторых, только без обиняков и никак иначе.
Мой скорбный монолог затягивается надолго. И хотя я имею право разгласить далеко не все, что знаю, увы, мне есть, что рассказать. Во время беседы Птаха пару раз выглядывает на веранду, проверяя, не заснули ли мы. Нет, не заснули. От таких речей особо не поспишь.
— Мужики! — наконец, взрывается она. — Сколько можно языками чесать! Чай уже льдом покрылся!
— Анечка, не шуми, — успокаивает её отец. — Ничего с чаем не сделается. Через пару минут мы придем.
— Саша! — Птаха угрожающе хмурит брови. — Помни, о чем мы говорили.
— Солнце мое — пять минут.
— Неисправим! — обреченно констатирует она. — Где вас таких делают?!
Анна удаляется и вся её фигура является воплощением высочайшего неудовольствия. Я печально гляжу ей в след, невольно ловя себя на мысли, что куда охотнее сейчас сидел бы с ней и Натали за чашкой круто заваренного чая, а то и чего покрепче, чем копаться в этих залежах дерьма. Однако выбор не велик.