— Вы мне угрожаете?
— Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.
— Вы мне угрожаете?
— Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.
Красный огонек на циферблате перестал мигать, напоминая о необходимости заканчивать беседу.
— Простите за мою назойливость — я мягко, но твердо взял Федор Федоровича под локоть — мне пора уходить, не могли бы вы проводить меня до выхода.
Понимая, видимо, что сопротивление бесполезно и все доводы против будут мною пропущены мимо ушей, собеседник послушно бредет рядом. Если бы он мог убить меня прямо здесь, не сходя с места, то непременно воспользовался представившейся возможностью. К счастью, её нет. Поэтому он смотрит на меня с тихой ненавистью и призывает в уме на мою голову все семь казней египетских. Мы выходим на улицу. Как я и ожидал, ОМОНовское оцепление уже снято. Кое-где, поигрывая дубинками, небольшими группами стоят ратоборцы. Работы у них сейчас никакой, деньги идут, поэтому они стоят себе и травят анекдоты. И слава Богу. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Что может быть приятней после душного зала, после продымленной курилки, наполнить свои легкие свежим воздухом. Даже если этот, увы, загазованный московский воздух, а не напоенный ароматами леса кислород Рублево.
Уже темно. Но благо, устроители конкурса на поскупились на иллюминацию. Приближающийся тагировский «Опель» видно издалека.
— И последнее, Федор Федорович. Я очень тепло отношусь к Ане. Думаю, это не вызывает сомнений? Так вот, если каким-либо образом вы или ваши люди попытаетесь давить на нее, я вас оскальпирую тупым ножом. Запомнили?
Не думаю, что у него возникли какие-то сомнения по поводу правдивости моих слов. Во всяком случае, лучше бы их не возникло.
«Опель» чуть тормозит около нас. Дверца распахивается на ходу.
— Счастливо оставаться!
Прощайте, товарищ Калашников. Искренне надеюсь, что наше знакомство не станет близким.
— Неплохо ты устроился! — с завистью в голосе произносит Тагир, прибавляя скорость. — Где б себе такую работу найти?
— Только старшему офицерскому составу, — сурово отвечаю я. — Спасибо тебе, выручил.
— Красотки не отпускали?
— Что-то в этом роде.
— Та, что сейчас была с тобой, мне не понравилась.
— Да ну тебя! Лучше расскажи, что ты там выходил?
— Рассказываю. Приехал я по указанному адресу. Осмотрелся внимательно и понял, — он убирает руку с руля и многозначительно поднимает вверх указательный палец, — кадры решают все.
— Толковая мысль. Где-то я её уже слышал, — мудро соглашаюсь я.
Тагир не обращает внимания на мою шпильку.
— Хрущобу себе представляешь? Черемушки…
— Естественно.
— Так вот. Квартира, конечно же, под наблюдением. Из дома напротив смотрят во всю. Оптику видно невооруженным глазом. Телефон на прослушке. Опять же клопы [22] . И все. Представляешь! Старики разбежались по коммерческим структурам, а молодняк ещё зеленый. Нет опыта. Учить некому, — возмущенно вещает Насурутдинов.
— Что тебя печалит? А был бы опыт, перекрыли бы они все щели, тогда что? — пожимаю плечами я, вспоминая своего недавнего знакомого, одного из плеяды ушедших. Одним опытом тут пожалуй не обойтись.
— За державу обидно, — отвечает капитан Насурутдинов и я знаю, что это не поза, — а кроме того, какой интерес обыгрывать недоучек?
— Ладно, миллион терзаний Чацкого оставь для следующего раза.
Говори по делу.
— Да рассказывать особо нечего. Открыл подвал в торце дома, прошел, вышел в подъезде, поднялся, тихо открыл дверь, тихо проник в квартиру…
— Ну, не тяни!
— Я не тяну. Машину «Сайга 410К» [23] знаешь?
— Представляю.
— Так вот. Сидит наш Стрельцов в кресле около двери в комнату и ствол этой штуковины прямехонько мне в грудь направлен… — мой друг сделал эффектную театральную паузу.
— Достойно уважения, — подтвердил я.
— Вне всякого сомнения. Слух у парня абсолютный. Я очень тихо вошел.
— Поскольку дырок в тебе не заметно, полагаю, вам таки удалось договориться, — высказываю я рабочую версию.
— Черт возьми, в логике не откажешь. Объяснились конечно. Слава Богу, мужик толковый оказался, не то б разговаривал бы сейчас со мной, как же!
— Будем ехать мимо храма, поставим свечку.
— Аллаху?
— Хоть Будде! Разницы никакой. Господь един.
— В общем, выдал он мне листок бумаги и ручку, после чего договаривающиеся стороны вступили в оживленную переписку.
— Ну ты темнила. Можешь четко доложить, о чем договорились?
— А-а-а! — разочарованно тянет Тагир, словно только сейчас понимая, чего от него хотят. Ему явно нравиться измываться над начальством. — Я-то думал, тебе интересно будет узнать, как все было.
— Позже. Пока давай результаты.
— Даю. Завтра у Мальчиша-Кибальчиша собирается клуб коллекционеров. В одиннадцать утра встречаемся там. Усек?
— Молодец! Благодарность от лица службы.
— Служу Отечеству! Ладно командир, подъезжаем. Готовь ксиву [24] .
* * *
Слава Бирюков дремлет в своем неизменном кресле, ожидая нашего прихода. Журнальный столик перед ним был завален бумагами. Насколько я мог видеть, это вырезки из газет и журналов, исчерканные авторучкой и красным маркером. На лице нашего друга светится то выражение божественного наития, которое, должно было бы присутствовать на лице у Архимеда в момент открытия своего знаменитого закона, в случае если бы сей почтенный житель Сиракуз вдруг оказался немым.