— Ну что касается железа, то тут ты можешь за меня не беспокоиться: ты меня в бою еще не видала. И Алэла ты напрасно сторонишься, в глаза он тебе глядеть не будет, у него сейчас другая забота. Он все ближайшее время намерен земными дарами властвовать.
— Эт?т как понимать? — почему?то насторожилась Паянна. — Яблочками?огурчиками, что ли?
— Каменьями драгоценными. Он из них одну диковину строить собрался.
Ой, манера говорить старой воеводихи похоже, оказалась заразной.
— Блажит дед, одно слово — фигура венчанная. Ан ведь имеет право. — Паянна пожевала губами, поднялась с камня, подбирая края юбки. — Однако ж выходит — не беден… Ну, у меня туточки делов невпроворот, княжна, а то наша мелюзга до синюшных задов докупается, пока мы с тобой языки?то чешем.
«Мелюзга» действительно уже бултыхалась в воде, время от времени выставляя разномастные попки. Паянна, переваливавшаяся с камня на камень с изяществом и энергией моржихи, вдруг резко остановилась, так что Сэнни, следовавшая за нею, вынуждена была по?воробьиному перескочить на ступеньку выше.
— С твоих слов выходит, что ежели королек тутошний в землице шарить надумал, то ему при том над людишками простым кудесить невмоготу? — глухо прозвучал низкий голос воеводихи.
Мона Сэниа, уже переключившая свое внимание на шалости Ю?ю и его подружки, не сразу поняла, к чему прикованы неотвязные мысли ее спутницы.
— Ты про Алэла? Да, пять стихий ему, как он утверждает, подвластны, но… не одновременно. Насколько я поняла, каждый день с утра он, сообразно со своими монаршими планами, получает власть над одной из стихий. Молится он там, жертвы приносит или просто свяничам брюшко чешет — не спрашивала. Но если он посвятил свой день огню, то в море он уже беззащитен, как простой смертный; если надумал самоцветы из недр земных добывать — души людские от него укрыты.
— А?а… то не волшба, а срамота одна, — с демонстративным равнодушием протянула Паянна и, утеревшись рукавом, продолжила свои опекунские хлопоты.
От моря тянуло гнилыми водорослями и нелетним беспокойным холодком. Ау, неслышимый мой, к чему бы это?..
Как всегда на собственной планете, внутренний голос ответить не соизволил.
Паянна, достигшая, наконец, цели, не снимая сапог, забрела в мелкую воду и молниеносным движением выудила из пены морской взвизгнувшую от неожиданности Фирюзу — так цапля безошибочно выхватывает из водорослей серебряную рыбешку. Ю?ю, однако, увернулся. Ненадолго, правда.
— А ты, княжна, ступай по своим делам, — укладывая детишек на мелкую гальку, распорядилась воеводиха. — Тебе, я чаю, токмо ввечеру купаться любо. А взамен косолапика мово пришли.
«Косолапиком» она величала неповоротливого (везде, кроме поля боя) Пыметсу, чаще других выбирая его себе в собеседники — наверное, потому, что он один слушал ее байки, раскрыв рот и, как казалось со стороны, не без плохо скрываемого ужаса. Ну, скудный умишком, что с него возьмешь.
— Как скажешь, нянюшка.
Вот уж чего она никак не ожидала, так это того, что ворчливая воеводиха растрогается чуть не до слез:
— Ах ты, девонька моя горемышная! Даром что дщеря королевина, а все едино без родной матери?то — сиротинка необласканная.
Чай, мамку?кормилиху свою вспомнила? Ладно уж, слетаю ввечеру к чародею твому, скопидому загребущему, погляжу…
— Что, что? Скопидому? Ты это про Алэла? — Принцесса от изумления чуть было не утратила дар речи.
— А то нет! Ты, княжна, по рождению высокому — королевна, а он тебе землицы выделил с гулькин нос. Островок задрипанный — обсмеешься… Нет, чтобы полцарства отделить!
— Да зачем мне его полцарства?
— Енто как же — зачем? Перекинули бы мосты горбатые с острова на остров, уложили б по ним дороженьку гладкобитую, чтобы всех их в одно кольцо единила, и гуляли б мы по раздольному пути тому беспрепятственно да весело…
— Просто так, для удовольствия? — не могла понять ее принцесса.
— И еще для каковского! Всю б дорогу дворцами?теремами обстроили, побогаче пятилученских…
— А ты разве в Пятилучье побывала?
— Так рассказывали ссыльные, когда им карачун приходил.
— Хорошо, Паянна, я подумаю.
Вот, оказывается, о чем мечтала старая воеводиха, задумчиво глядя в ослепительно голубое, как бывает только ранним летом, джасперянское небо. Над бесконечными унылыми дорогами Тихри оно как?то ниже, тусклее; под тем небом люди бредут, думая лишь о ночлеге под убогой своей повозкой, но их грёзы не принимают очертаний сказочных замков.
А вот старая воеводиха, как выяснилось, оказалась исключением. И рушить одним словом такие мечты было просто кощунством.
— Я подумаю, нянюшка, обещаю тебе.
Но в следующий миг, очутившись на бирюзовом лугу, она думала уже совсем о другом: а долго ли до вечера?..
«Торопливость женщину не украшает» — кажется, эту сентенцию она слышала еще на Равнине Паладинов, от одной из придворных дам, которым было доверено ее воспитание. Хотя «слышала» — не то слово. Все подобные нотации она добросовестно пропускала мимо ушей, старательно отбирая только те, которые относились к турнирам, кодексу рыцарской чести и оружию.
Тем не менее, наставление припомнилось нынче же вечером, и не где?нибудь, а на весьма удаленном от Равнины Паладинов взгорье Невесты. И весьма кстати. Мрачная стена, явно страдающая приступами камнепада, была еще по?ночному черным?черна (как Паяннина юбка), и щербатые ниши, в которых можно было укрыться от каменных брызг, приходилось отыскивать на ощупь. Правильно ли она запомнила? Влево. Все время влево. Несколько ночей назад, в подземном коридоре, ей тоже было велено: ни в коем случае не поворачивать направо. Похоже, они с Гороном двигались не по прямой и даже не зигзагом, а по плавной, на первый взгляд и неугадываемой дуге. Если бы она действительно проводила здесь целые сутки, она могла бы запомнить ориентиры чужого ночного неба. Но сейчас в толчее нехотя угасающих звезд ей не удалось отыскать даже знакомое Веретено.