— Шепотом. И самое необходимое. — Похоже, он пытался рассмотреть ее в темноте. — Нездешняя. Откуда?
— Издалека. Очень, — невольно переняв его лаконичность, она скупо отмеряла жгучие движения губ.
— Вовремя… Уходим. Из тени — ни?ни.
Что именно было вовремя, она не очень?то поняла, но ее спутник уже с завидной ловкостью скользил вниз по уступам, переходящим в пологую дорогу, ведущую к уже знакомому подлесью, где властвовал многомудрый карла, похожий на вырезанного из дерева истукана. Путь им пересекла хорошо утоптанная тропа, и горбатый (теперь это было уже очевидно) незнакомец остановился.
— Подождем, — проговорил он, по?прежнему приглушая голос. — Древнехранище объявило сбор для однолунных окрестностей, но все?таки может прибыть молодежь и из отдаленных подлесий. Заплутаются, как ты, и двинут навстречу Нетопырю. Предупредить надо.
— Древне… как?
Волнистая грива всколыхнулась, и теперь моне Сэниа на миг приоткрылось скорбное узкое лицо, в котором все черты как?то безнадежно устремлялись книзу — и разрез глаз, и уголки губ, и даже кончик носа. Можно сказать, король глубокого уныния. Но в его голосе проскользнула беззлобная усмешка:
— Скопидомщина. Это подлесье чаще всего именуют именно так… Ну да иначе под этим небом и не проживешь. Я им не судья.
Непонятная отстраненность прозвучала в его словах — должно быть, непроизвольно; но задавать вопросы было уже некогда: отведенная себе минуточка жаркой ночи давным?давно пролетела. Однако исчезать прямо на глазах непрошеного свидетеля тоже было ни к чему.
— Ну, я пойду, — проговорила она, неопределенно махнув рукой.
— Одна? Без провожатых не пущу, — неожиданно властно проговорил незнакомец. — Вон, на зыбучие пески нацелилась. Пропадешь.
— Тебе?то что?
Зыбкая завеса длинных волос, которые постоянно шевелились, точно были живыми, приоткрыла брови, сложившиеся презрительными уголками:
— Бесчувственная. Вот ты, оказывается, какая.
Ей стало стыдно — эмоция, в экстремальной ситуации излишняя. И оправдаться хочется, и нельзя неосторожным словом выдать свое истинное происхождение.
— Ты не так меня понял: я только хотела сказать, что опасаться за меня не стоит. Я здесь ничего и никого не боюсь.
Действительно, боль уже прошла, и к ней вернулась прежняя самоуверенность.
— Никого? И Полуночного Дьявола? О, луны поднебесья, да ты еще совсем несмышленая!
— Я бы не сказала. Просто мы с ним однажды уже встретились на узкой дорожке, и, как видишь, я цела и невредима.
Еще бы — когда капля живой воды гарантирует эту неуязвимость.
— Невредима? — Глаза из?под спутанных волос, падающих на лицо, испытующе блеснули.
— Невредима? — Глаза из?под спутанных волос, падающих на лицо, испытующе блеснули. — Он тебя не заметил?
— И этого я бы не сказала. Мы просто поговорили (просто!))… в общем, он меня отпустил.
— Отпустил… На него не похоже. Нет.
— Почему — нет?
Он протянул руку, словно намереваясь коснуться ее подбородка, но на полпути его узкая ладонь замерла и застыла в воздухе, точно серебряная лодочка. Редкого изящества, между прочим.
— Красота. Такой красоты, как твоя, я в этих местах еще не встречал. — Голос незнакомца прозвучал еще глуше. — И думаю, этот крылан окаянный — тоже…
Ну вот, дождалась и комплиментов. Когда каждая минута на счету, это особенно уместно.
— Я все?таки побегу, — проговорила она почти просительно, намереваясь скрыться за первым же поворотом проторенной дорожки. — Ночь ясная, с пути не собьюсь.
— Ясная? Чадо неразумное, ты даже не заметила, что на востоке зреет гроза.
Действительно, небо справа стало каким?то непрозрачным. Но это ее пугало меньше всего, как и едва уловимое дрожание почвы, которое, скорее всего, объяснялось топотом многочисленных ног.
— Кто?то сюда направляется, — на всякий случай предупредила она.
Незнакомец снова удивленно приподнял брови:
— Чуткость. Ты умеешь не только сама бесшумно карабкаться по камням — даже я не уловил твоего приближения; но у тебя еще и чуткий слух землеройки?паданицы… Видно, недаром тебя определили в бродяжки.
Ну, слава древним богам, хоть он?то не принимает ее за неведомую «ниладу», со всем комплексом поклонения!
— А ты сам?то разве не бродяга? — бросила она, не подумав, что может обидеть его таким предположением.
— Бродяга… — В его тоне не было оскорбленного достоинства, и в то же время он вроде бы давал ей понять, что любой другой на его месте, по меньшей мере, почувствовал бы себя задетым. — Не совсем. Я из древнего великого рода номадов и, наверное, последний из них.
Ей захотелось сделать шутливый реверанс, но она вовремя сдержалась. Слева между тем показалась цепочка людей; появились они внезапно, точно из?под земли.
— Спеши. Побежишь с ними по живой тропе, — безапелляционно велел незнакомец. — Если бы не гроза, можно было бы и не спешить — венчание начнется только на рассвете.
Ее что, снова хотят впутать в какой?то языческий обряд?
— А чье венчание?то? — Нет, женское любопытство все?таки неистребимо.
— Детей.
Цепочка ночных бегунов, уверенно лавирующая среди обломков скал, была уже совсем близко, и незнакомец, чей плащ уже трепетал под порывами предгрозового ветра, шагнул им навстречу, скрещивая руки над головой — знак, понятный, наверное, в любом уголке Вселенной.