— Ее здесь нет, — точно с таким же царственным хладнокровием отвечала принцесса. — И искать ее ты больше не будешь.
И тогда вспыхнули глаза — желтые, тигриные.
— Но какому праву ты, гололобая, смеешь… Голубая молния не самого мощного, но впечатляющего десинторного разряда ударила ему под ноги.
— А вот по такому.
Трудно представить, кто бы в этом варварском мире не шарахнулся в сторону. Но только не этот. По липу поползла косая усмешка, стирая с него все человеческое — осталась только неукротимость, порожденная бешенством.
— Думаешь, меня молниями не пугали? Говори — где сучонка?
Яростный взгляд метался по комнате, и, казалось, оставлял в воздухе желтые прочерки:
— Где?!
Пена закипала у него на губах, как у закусившего удила жеребца. Такого никакой страх уже не остановит. Нужно другое. Мона Сэниа торжественно подняла левую руку:
— Предначертано свыше, чтоб никому сие было не ведомо. — Она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно полнозвучнее и вдохновеннее — и получилось, потому, как за стеной разом отозвалось несколько рокотанов. — Никому! Ни тебе, ни мне.
— Предначертание — это я!!! — Это был уже просто звериный рев.
Вот так. Последняя степень фанатизма, когда не пугает даже угроза смерти. Это уже не человек, и людские законы к нему неприменимы. Таких нужно просто уничтожать. А ведь красивый был мальчик. Сильный. Бесстрашный. Знала бы, кто его сделал таким — приказала бы повесить за…
Пальцы сжали рукоятку десинтора, нехотя врубили клавишу предохранителя. Это — не ее мир, и не ей его спасать от всякой нечисти.
— Ты — ничто, — бросила она с отвращением и горечью, одновременно стискивая руку Флейжа и увлекая его в спасительный перелет обратно, на лиловый ковер Игуаны.
Это — не ее мир, и не ей его спасать от всякой нечисти.
— Ты — ничто, — бросила она с отвращением и горечью, одновременно стискивая руку Флейжа и увлекая его в спасительный перелет обратно, на лиловый ковер Игуаны.
Неистовый Тибальд, так огорчительно выдернутый из ситуации, предвещавшей лихую драчку, с трудом сдерживал разочарование, втаптывая один безвинный колокольчик за другим, за неимением лучших противников:
— Ежели мне будет дозволено заметить, — проговорил он, с нарочитой медлительностью засовывая свой десинтор в кобуру, — то этот первобытный общественный деятель явно напрашивался на нечто более ощутимое, нежели отеческое вразумление со стороны представителей цивилизованной державы.
— Представителю цивилизованной державы следовало бы быть повнимательнее, — устало отпарировала принцесса. — Ты видел его глаза? Такие бывают только у тех, кто отмечен «поцелуем анделиса». Их обладатели долго не живут. И страшно подумать, что сталось бы с несчастной Мадинькой, попади она в лапы этому бесноватому. Так что кому?то из нас еще придется слетать на Ала?Рани, приглядеть за ней… если конечно отыщем. Ты кувшинчик с лекарством поставь куда?нибудь в приметное место, чтобы на этот случай был под рукой. Кстати, ты нашу серебряную королеву Ушинюшку как следует поблагодарил?
— Со всеми наинижайшими расшаркиваниями… Только там не до меня было, опять какой?то переполох в благородном, но небогатом королевском семействе.
Ну вот, и для Алэлова дома, доселе такого благополучного, похоже, началась черная полоса. Только с каких таких пор, а, голос мой своенравный, никому другому не слышимый?
Молчит. Здесь, на Игуане, он всегда молчит. Да и на Тихри его что?то не было слышно. И на Ала?Рани. А на Земле?..
А ведь, похоже, что над Первозданными островами тучи начали собираться с той самой поры, как Алэл затеял свою возню с самоцветами. Вот погода и распоясалась. Или нет?
Она невольно подняла глаза к бирюзовому весеннему небу и вздрогнула: сейчас оно было отнюдь не голубым и уж никак не весенним. То, что она приняла за ранние сумерки, оказалось тяжелой пепельно?лиловой пеленой без единого просвета; это была не грозовая клубящаяся туча, не дымка, предвещающая затяжную морось, а овеществленная тоска, и отчаяние, и безысходность всего мира, готовые пасть на несчастные острова и укутать их до скончания света. Беда, от которой спасения не будет.
— Юрг!.. — невольно вырвалось у нее, и она вдруг осознала, что впервые в жизни призывает его так жалко и беспомощно. Силы небесные, да что же с ней, такой своенравной, стало?
А звездный эрл возник на пороге шатрового покоя без промедления и совершенно очевидно — без малейших предчувствий; сынишка под мышкой, ногами дрыгает, и оба перемазаны манной кашей.
— Что?то мамочка наша сегодня быстро прилетела! Ю?ю брыкнулся, выскальзывая из отцовских рук, с уморительной серьезностью оглядел хмурые небеса:
— Погода неретная.
Он еще частенько путал буквы.
— Ух ты, мой звездопроходчик, от горшка два вершка! — умилился отец. — Ну, погоди, еще каких?нибудь пара?другая годков, и мы с тобой всю галактику облетаем! Заметано?
— Жаметано. — Серьезность у него ну просто неподражаема.
— Прекрати учить ребенка плебейским выражениям! — Ну вот, теперь можно заслониться от всех своих замогильных предчувствий обыкновенными семейными пререканиями.
— Ого, от королевской дочери слышу, твое мое величество; только на Джаспере, насколько я в этом разбираюсь, после Темных Времен плебеев не осталось, одни аристократы. Хотя, если вспомнить Джанибастову сво… свински воспитанных коллег, то простолюдины мне как?то больше по душе.
— От демократа слышу.