— Не будь слишком строга к нему, великодушная королева Ушинь. — Сэнни, тем не менее, продолжала свои попытки, даже понимая неубедительность своих слов. — Никакое чудо не может быть недобрым, на то оно и чудо, а не чернокнижная ворожба. И если Алэл для кого?то создал иллюзию…
— Недопустимую иллюзию! — запальчиво воскликнула королева?мать. — Облечь своих дочерей в образ другой женщины… Женщины, чей муж всегда смотрел на них с жалостью и едва ли не с насмешкой — увы, зоркость материнских глаз порой безжалостна… И они согласились лежать в его объятиях, когда он в колдовском наваждении считал, что делит ложе со своей возлюбленной! Одна лишь Ардиень не пошла на это. Не смогла. Потому что…
Королева внезапно запнулась и замолчала. Что?то еще открылось материнскому взору, нечто такое, о чем она не решилась говорить даже после всех своих неожиданных признаний.
А Алэл?то каков — не допустил, чтобы простой парень из рыбацкого семейства узнал о том, что он осчастливил правящую династию наследниками престола. Спесь не позволила. Напустил на дочек чары, обратил их в простых рыбачек — не иначе как высокородные девы потом три дня отмывались от рыбного запаха и клейкой чешуи… Только вот одно непонятно:
— Но как же получилось, что у средней сестры родился рыженький малыш — вылитый Захео?
Королева снова запнулась, еще бы — выдавать такие сокровенные семейные тайны! Но с другой стороны, ведь никто ее не вынуждает. Давно могла бы замолчать, мол, «устала я, милая вы моя…» Но «милые вы мои» сегодня тоже были что?то позабыты. Каждое слово Ушинь произносила так, словно отдавала непосильный долг:
— Всего на одну ночь Алэл снимал с дочерей свое заклятие, и вот надо ж было случиться, что именно в эту ночь законный муж Шамшиени настоял на своих супружеских правах! Честно говоря, я думала, ты догадаешься, что у ее двойняшек разные отцы. Но ты так недогадлива…
— А я сейчас о другом думаю — вернее, о другой. О той женщине, которую, как ты сказала, вроде бы любил этот… Рыбак. Виновник чуда. Так вот, не верю я, что любил он ее по?настоящему! Иначе никакое колдовство не заставило бы его обмануться. Даже если разум не заметил подмены, обманули глаза и уши, то могли же подсказать правду хотя бы кончики пальцев! Так что если мне кого?то и жаль в этой истории, то именно ее. И хорошо бы она никогда не узнала…
— Алэл так ей и обещал, — едва слышно прошептала Ушинь, — но он не предусмотрел, что дети будут так похожи на отца, что правда неминуемо должна будет всплыть сама собой, рано или поздно.
— Что?что? — не поверила своим ушам принцесса. — Обещал? Так Алэл с ней договорился? И она согласилась?
Ушинь внезапно выпрямилась во весь рост, опустив руки, и замерла, точно соляной столб.
— Да, — медленно и невыразительно, словно читая древнюю рукопись, проговорила призрачная королева. — Отдавая ей в ленное владение один из своих островов, король Алэл сказал: «Взамен я возьму то, что у тебя не отнимется, то, о чем ты не пожалеешь, то, о чем ты не узнаешь». Он был прав в одном: от тебя действительно ничего не отнялось, ведь с твоим супругом каждый раз была ты, до кончиков смуглых пальцев — только ты… Мой Алэл был хорошим волшебником.
26. Черная полоса, белая полоса
Такое бывало только в далеком, почти невспоминаемом детстве: накатывал ужас, ледяной и обжигающий одновременно, и какую?то долю мгновения казалось, что его можно оттолкнуть обеими руками, как снежный ком, и зажмуриться, и твердить крохотное беспомощное заклинание: «… это не со мной, с кем угодно, но только не со мной…»
Она открыла глаза и увидела себя в полумраке своего шатрового покоя, и ватный, неживой шорох?шепоток еще катился вдоль стен: «это не со мной…» Все было на самом деле, и не в игрушечном мирке детских ужасов, и не с кем?нибудь, а именно с нею, ненаследной принцессой Джаспера. Один, нелюдь полуночный, наигрался ею вдоволь и решил, что пришла пора, наконец, уложить ее в свою лунную постель; а другой, безродный эрл с неприветной Земли, попросту, по земному, взял и переспал со всеми колдуновыми девицами… Ну, не со всеми, но какая разница?
И не опустилась на дно морское зеленая Игуана, муж мой, любовь моя, и не засветилось солнце черным светом.
Ее и раньше охватывал беспредельный ужас, бывало такое — когда на Тихри исчез крошечный сын, или в золотом колодце, где она ощутила себя замурованной заживо; а то и совсем недавно, в первую свою встречу с Нетопырем, когда под клейкой пленкой лунной поволоки не осталось воздуха для дыхания… Но тогда каждый раз маячил крохотный лучик надежды, который можно было поймать на ладошку, как светлячка. И вот впервые в жизни она стояла перед тем, что непоправимо.
— Фируз, — негромко и очень?очень спокойно позвала она, поднимая руку.
Но ничего не произошло — послушная голубая птица впервые не отозвалась на ее призыв. Непривычная тишина заполняла шатер, ни шороха, ни дыхания. И только легкое движение воздуха, словно приподнялись крылья — и тут же опустились.
— Кукушонок, ты? — Снова взмах крыльями, но никакого перламутрового проблеска в этой безрассветной тени. — Где Фируз?
— В одном из замков Равнины Паладинов. — Кто позволил ему?..