— Ну, будя хозяина?то хаять! — оборвала его Паянна. — То?то ты своим делом занимаешься, ишь оружжа за пояс напихал! Да еще, поди, сколь по хоронушкам заначил. Так что кончай хвост распускать, у князя к тебе, кажись, разговор был. Аль нет?
Она оборотилась к Юргу, уже было собравшемуся парировать тихриаиские певческие каноны великорусской «дубинушкой», и он торопливо закивал, впервые, похоже, благодарный ей за то, что она привычно ухватила бразды правления в свои черные лапищи.
— Да вот отвлеклись мы малость, — проговорил он с несвойственным ему смущением. — А просьба?то у меня к тебе самая пустяшная: прежде чем на весеннюю Тихри податься, заскочи?ка ты на минуточку обратно на эту… Ала?Рани, где пропадал ты столько времени. Куда хочешь, хоть в город, хоть в лесок, хоть на островок безлюдный. И кого?нибудь из наших прихвати. От тебя и дела?то никакого не потребуется, а ему — глянуть разочек и место это запомнить, вдруг все?таки придется и в тех землях пошуровать на предмет поиска талисмана этого проклятущего. Ну, как, согласен?
Из Харра словно воздух выпустили — поникли плечи, обвисли усы, упав на блюдо с печеными угрями.
— Только забывать начал… — прошептал менестрель. Командор глянул на него сочувственно, понял: язык не повернется настаивать на своей просьбе. Но мона Сэниа вскочила, подбежала к опечаленному певцу, обняла его сзади за плечи.
— Что было, того не поправишь, друг мой, — заворковала она, невольно копируя интонации королевы Ушини, — только вспомни — сын у тебя растет. Время?то быстро летит, возмужает он, захочет на родину свою далекую глянуть, а как туда доберешься, если ты один дорогу указать можешь? Давай прямо сейчас и слетаем, ты в тот же миг назад вернешься, хоть сюда, хоть на Тихри. Только не раздумывай, прямо беремся за руки — и туда!
— Ну да, прямо так, полуголая! — запротестовал заботливый супруг.
— Сейчас снаряжусь!
— Да теплынь там… — пробормотал Харр, поеживаясь.
Выходило так, что его согласия больше и не спрашивали.
— Подь?ка сюда, — поманила его Паянна, направляясь к кухонному навесу. — У меня к тебе тоже наказ будет.
Менестрель поднялся и обреченно поплелся за воеводихой.
— Ты вот что, — басовитым шепотом наставляла она его на ходу, — с той землицы аларанской подавайся?ка прям в родимые края, пока еще каку хреновину на шею тебе не навесили.
А как перекинешься в весенню?то оконечность дороги нашей, ушами не хлопай, почаще оглядывайся. Как до первой рогатки доберешься, прими вправо и чеши по полям, благо талых болот тебе таперича опасаться не с руки. Лётом перелетишь. Ни с кем не базарь, а то начнешь про меня али про супруга мово покойного выспрашивать — мигом тя лазутчиком с чужой дороги окажут, а тут уж — без суда в ближайшую колдобину рылом книзу, пока не перестанешь пузыри пускать.
— Благодарствуй на добром слове, — мрачно усмехнулся бродячий певец. — А почто мне вправо забирать, к Дороге Свиньи — получше пути нет, что ли?
Паянна несколько мгновений глядела на него испытующе, потом решилась:
— Лады… Что здешнему князю ты своим горлопанством не потрафил, этого ты не уразумел. Не дадено тебе. Но вот коли не приглянешься ты служивым людям, что под утрешними небесами жгучими век свой кончают — то беда будет нешутейная. Вот на сей предмет и открою я тебе тайну заветную. Слушай: как подашься ты на праву руку, доберешься до леса граничного, гляди в оба: колодез там чернокаменный должон быть, к этой поре в него как раз солнышко заглянет, он ото льда и отойдет. — Она невольно запрокинула голову и устремила свой взгляд вверх, словно ожидая увидеть желтовато?блеклое светило родимой земли.
— Ну и что за водица в колодезе том? Живая, что ли?
— Вода как вода. — Паянна тряхнула головой, словно отгоняя воспоминания. — Только, бают, на дне в ем ларец лежит. Нашарь, неглубоко гам. Как откроешь, ничего не лапай, ни жемчугов бесценных, ядом травленных, ни свитков с письменами заговорными, что как прочтешь — язык и отсохнет, ни бубна среброзвончатого, что в глухоту загоняет…
Воеводша, тяжко переваливаясь с ноги на ногу, добралась до кухонного навеса и тут, резко обернувшись, схватила певца за ворот засаленного камзола и притянула к себе, так что его лица коснулось ее мощное и чистое дыхание; «совсем как у мужика нехилого» — мелькнуло в голове у самозваного рыцаря, но эта мысль тут же и улетучилась.
— То приманка?обманка для жадных рук, не моги ее трогать! — продолжала чернокожая старица. — А ты загодя припаси рогулечку малую, скарб тот блескучий ею разгреби и со дна выуди тростинку неприметную. Вот она?то одна — сокровище истинное, о коем всех дорог песельники токмо мечтать и могут. Ларец?то обратно закрой, а тростинку к губам приложи бережно и дунь тихохонько: заноет она голосом лесным?ветровым, и будет та песня столь сладка…
— Харр, ты готов? — Принцесса, уже успевшая натянуть свою непробиваемую куртку, подбежала к ним, для спокойствия мужа прилаживая к поясу кроме меча еще и десинтор. — Выбери какой?нибудь укромный уголок, где мне никто не помешает посидеть, приглядеться. Есть там горушка, для людей неприступная?
— Зачем — горушка? Дом у меня там собственный об одну светелку, прикупил я вовремя. Торчит над городом, как поганка на тонкой ножке, вход заколочен, окошки узенькие. Гляди себе сверху, сколько влезет, ни единая душа и не приметит.