Борб наклонился и захватил щепотку древнего праха; растер на ладони.
— Тараканам на подстилку, — констатировал он.
— Вот именно. А если что и было, то уплыло прямо в туканярье брюхо, покойник?то вряд ли был разборчив в еде. Одно утешает: ничего металлического или каменного здесь не хранилось, иначе наш обжора давно бы сдох от несварения желудка.
На самом деле его ничто не утешало: пропало то нетерпеливое, ознобливое состояние, которое владело им с утра, точно душа, угнездившись где?то под ложечкой, в предвкушении открытия потирала потные лапочки: сейчас, вот прямо сейчас… Ага, щас.
— Налаживай связь с нашей гасиендой, — велел он Дузу.
Связь… Совсем как на марсианской околопланетной. И почему это именно здесь, на Свахе, его стали одолевать земные воспоминания? Ведь ни на Джаспере, ни на Тихри такого не наблюдалось…
— Есть связь, командор!
2. Первое звено бесконечной цепи
Как Юрг и предполагал, Сэнни просто отказалась поверить. Не может быть, чтобы в замурованном склепе исчезло абсолютно все! Они поторопились, невнимательно осмотрели пещеру, да и чего еще можно ожидать от мужчин!
— Если не веришь, можешь убедиться лично. Только сапожки надень поплоше, тут все туканярами загажено.
— Вот уж в этом я не сомневаюсь.
— И под кипяток не попади, здесь на каждом шагу фонтаны, как в Бахчисарае.
— Что? Древние боги, нашел время, чтобы фантазировать!
Да какие фантазии, он всю зиму мечтал слетать с ней на пару деньков в Крым. Потому как в легендарном Бахчисарае он и сам хоть и намеревался, но не побывал. А сейчас времени на туризм никак не находилось, честь и долг обязывали искать распроклятое «то — не знаю что».
Потому как в легендарном Бахчисарае он и сам хоть и намеревался, но не побывал. А сейчас времени на туризм никак не находилось, честь и долг обязывали искать распроклятое «то — не знаю что».
Он извинял отнюдь не царственное раздражение своей супруги — еще бы, почти целый год потратить на раскопки, и вот по милости какой?то толстозадой твари необратимо потерять… Если там только было, что терять.
— Ладно, прилетишь, сама удостоверишься. Меняемся местами.
— Меняемся.
Он привычно кивнул Борбу, который в силу природной обстоятельности лучше всего справлялся с нехитрой ролью возничего, и через секунду они оба уже стояли по щиколотку в лазоревых колокольчиках родимого Дола. Зимой, в меру прохладной, но, к сожалению, бесснежной (король Алэл постарался, не иначе) они стлались по земле и цвели мелкими бусинками, не раскрывая лепестков. Но вот на Лютые Острова пришла ранняя весна, и их буйству не было удержу — хоть коси.
Впрочем, крылатые кони, суровые спутники воинов, отворачивали от них трепещущие ноздри — чуяли колдовство.
Мона Сэниа в полном походном снаряжении стремительным шагом направлялась к ним — приготовилась. Похоже, заскучала сверх обычного… Каждый раз, возвращаясь на Джаспер, он с тревогой вглядывался в смуглое, страстное лицо — и каждый раз оно было чуточку новым, то ли помолодевшим, то ли осунувшимся. Но стоило ему высказаться на этот счет, как мона Сэниа раз и навсегда пресекла эти попытки проявления опекунского беспокойства: «Если ты разочаруешься во мне посреди ночи — скажи. А днем я сама о себе позабочусь».
И возразить тут нечего — непросто быть мужем самой своенравной принцессы всех поколений джасперианского королевского рода. Впрочем, такой характер его вполне устраивал — во всяком случае, не заскучаешь.
— Ты все?таки там не очень задерживайся. — Он коснулся пальцами черного завитка, выбивающегося из?под аметистового обруча. — Юшенька где?
— У моря, разумеется. С ним Флейж и Арди с Фирюзой.
Все в здешних канонах — сынишка на мужских руках, приемная пигалица — на девичьих.
— Ну, семь парсеков под килем, мое твое величество!
— Не переверните тут весь дом, муж мой, любовь моя…
Она наклонилась и сорвала самый темный бархатистый колокольчик. Борб почтительно взял принцессу за руку, сделал шаг вперед — и оба словно растаяли. Юрг давно уже привык к тому, что верные дружинники перетаскивают его самого с места на место, точно манекен, но вот глядеть на это шаманство со стороны ему до сих пор было жутковато: каждый раз у него появлялось ощущение, что это исчезновение — навсегда. Он невольно поднял глаза к вечереющему небу, словно мог проследить там невидимый полет джасперян. Ничего он, разумеется, не увидел, кроме белоперой птицы, закладывающей крутой вираж над слепленным из корабликов крошечным замком — Гуен всегда беспокоилась, заметив на голубом лугу магическое появление или исчезновение людей, с чем ее крошечные птичьи мозги и неистовый охотничий инстинкт гарпии смириться никак не могли. Несмотря на совью половину своего естества, днем она видела так же зорко, как и ночью и, опознав в Юрге своего хозяина, резко взмахнула крыльями, так что колокольчики полегли, и помчалась назад, к морю, где несла бессменную вахту возле своих подрастающих птенцов — а таковыми для нее были в равной степени и Ю?ю, и Фирюза, и уже достигший отцовских габаритов перламутрово?голубой Фируз.
Юрг вздохнул, наклонился и отыскал под ногами такой же темный колокольчик, как и тот, что унесла с собой на Сваху его жена. Поглядел сквозь него на солнце — громадный, как тюльпан, цветок таил в себе видимые только на просвет узоры, наподобие павлиньих перьев.
Поглядел сквозь него на солнце — громадный, как тюльпан, цветок таил в себе видимые только на просвет узоры, наподобие павлиньих перьев. Когда они с Сэнни впервые обнаружили такой феномен местной флоры, обоим пришло в голову дать ему имя, и фиолетовый оттенок вкупе с иезуитски скрытым изяществом рисунка невольно породили в памяти Юрга цепочку юношеских ассоциаций, которые привели к маловразумительному для моны Сэниа наименованию: «Епископ Ваннский».
А потом, долгими зимними вечерами, когда он еще не решался пропадать на Свахе по несколько дней подряд и неизменно возвращался в Бирюзовый Дол к ужину, он развлекал жену вместе с верной дружиною многосерийным повествованием о похождениях драчливого и любвеобильного епископа и его друзей?мушкетеров. Не очень полагаясь на собственную память (как?никак читал классе в третьем, не позднее), он приволок к Земли тяжеленный рюкзак с книгами, и теперь они сиротливыми стопочками хоронились под супружеской кроватью — на стенку из жавровой шкуры полочку, увы, не повесишь. Сэнни с каким?то безудержным детским любопытством разглядывала иллюстрации, но и для нее, и для всех остальных обитателей Игуаны загадочный бисер земной кириллицы так и остался неразгаданной тайной.