Паянна поднялась и, упрямо пошевеливая бровями, решительным шагом пересекла шелестящий колокольчикам луг и догнала чернокожего соплеменника уже возле сосен, на развилке дорог.
— Постой?ка, горемычный. — Он послушно остановился, не оборачиваясь. — Может… может, еще не поздно откуплять?то? Тутошние на многое горазды. И богаты немеряно, промежду прочим.
— Поздно.
Он снова двинулся прочь, не разбирая дороги.
— Ты, как тебя, лыцарь Харр по?Харрада! Тогда, мне кажется, тебе есть с кем поквитаться!
Он обернулся, и она увидела, что он усмехается. Но лучше бы никому не зреть этой усмешки.
— С кем надо — поквитались. Сполна.
Кажется, говорить было больше не о чем, но Паянна упрямо уперла свои черные ручищи в бока, словно готовилась к нешуточной драке.
Однако тон ее понизился едва ли не до просительного:
— Не городись от меня, бродяжка промеждорожный. Я ведь на своем веку не мене твово горестей повидала, не то, что эти здешние… летуны беззаботные.
— Ежели мы наши печали воедино сольем, так нам от того только вдвое тошнее будет, — с несвойственной ему рассудительностью изрек менестрель.
Но она придвинулась к нему, сочувственно покачивая головой, водрузила ему на плечи свои тяжкие, точно из чугуна отлитые руки, так что он послушно опустился на траву. Присела рядышком:
— Да не пытаю я тебя об любови твоей загубленной, сама знаю: грех о том по принуждению гуторить. В другом беда: небезопасно стало на этом острову. Добро б одна дружина тут стояла, так ведь и детишки при них. И твой, промежду прочим. Кто проведал, как засылать сюда ворогов? Один ты про то знаешь, ведь и тебя сюда кто?то возвернул, как я понимаю, не по воле твоей…
— Говорил уже — никто меня не касался. В прорву бездонную меня скинули. Сперва меня, а потом и ее, безвинную…
— Как же, говоришь, не касались — ведь кто?то ж тебя столкнул?
— Опору из?под ног выдернули, брусом в спину ткнули.
Лицо у менестреля окаменело: сдерживался, чтобы не выдать перед настырной бабою неизбывного ужаса.
— Значит, все ж кто?то рядышком околачивался?
— Да не так чтобы поблизости… Конечное дело, были. Глазели, тешились.
— Это вестимо — на чужую смертушку поглазеть завсегда найдутся охотники. Только выходит, был среди этих поглядчиков чародей могучий, что тебя от погибели уберег.
— Не водились в той земле чародеи, а то б я знал. Так, ворожейки?вещуньи пустобрехие, да и те самих себя защитить не способные, когда их окаменывали. Да еще пирлюхи путеводные, коих здешние умники с крэгами?злыднями путают. Только пустое это, не может такого быть. Твари это насекомые, безвредные, у них и прозвание?то трепетное, переливчатое, не то что «крэг» — слово тяжкое, падучее; его с губ уронишь — как топором по ноге. А что до пирлюх беззаботных… Одна на плече моем аж в смертный час присоседилась, звоном?стрекотом от последнего страха заслоняла, да так вместе со мною и сгинула.
— Чтой ты баешь, окстись — ты ж живехонькой!
— Дак, разве это жизнь… Одна жуть еженощная. Она задумчиво оглядела его с ног до головы, покусывая лиловую губу:
— Хошь научу, как от ентого наваждения избавиться?
— А то!
— Ну, ступай за мной.
Она обогнула его, как придорожный столб, и размашисто зашагала по утоптанной тропке, сбегающей от большого просечного пути на полдень, к морю. Харр послушно плелся сзади. Внезапно они остановились — тропинка обрывалась, выходя на гранитный уступ, под которым далеко внизу недвижно застыла темная глубокая вода.
Внезапно они остановились — тропинка обрывалась, выходя на гранитный уступ, под которым далеко внизу недвижно застыла темная глубокая вода.
Харр отшатнулся и вцепился в сосновый ствол.
— Да что я тебя, топить собралась, точно кутенка лишайного? — фыркнула Паянна. — Не боись. А вот когда дрожать надоест и храбрости наберешься, одежу скинь да с кромочки этой вниз и сигани, тут невысоко. На лету и вспомнишь, что к чему. Клин ведь клином вышибают. Плавать, небось, умеешь?
— Тут обучили, ведь мне на Тихри?то нашей как река на пути, так загвоздочка, — проговорил вечный странник, постукивая зубами. — Только не по мне это…
— А я тебя и не неволю. Ну, почапала я.
Между тем на голубом лугу все уже разбрелись кто куда, одна мона Сэниа осталась на месте, задумчиво постукивая пальцами по опустевшему хрустальному кувшину, чьи льдистые отблески заставляли зябко подрагивать чуткую весеннюю траву.
Шумно дыша, протопала мимо Паянна.
— Ну что? — без особой надежды поинтересовалась принцесса.
— Он тебе скоро сам все поведает, разговорила я его. А что касаемо изменщика… — Она наклонилась так, что ее дыхание зашевелило волосы принцессы. — Среди своих ищи.
Мона Сэниа вопросительно подняла брови: не плохо было бы еще узнать — как?
По черному лице скользнула недобрая усмешка, точно по чугунной сковороде протекла струйка масла.
— А надыть, могешь и не утруждаться, княжна. По житью?бытью в немирном краю своем точно знаю: изменщики?то долго не живут. — Она задумчиво почесала кончик носа. — Ежели, конечное дело, они не бессмертные…
11. Минута нездешней ночи
Мона Сэниа задумчиво глядела вслед Паянне, деловито направившейся к кухонному навесу. Она права, она почему?то всегда бывает права. Неужели и ей самой суждено когда?нибудь стать такой же мудрой… и такой же старой?