Но это не так.
Наш смех не был обидным, злобным или мстительным, издевательским или саркастичным. Мы просто смеялись; первые две минуты с удовольствием, причем хохотали так, что скамейка тряслась, а с тамариска осыпалась половина цветов. В следующие две минуты удовольствие приуменьшилось, но мы не могли остановиться, мы смеялись с натугой, еще не понимая, чем кончится внезапное веселье. Затем смех принялся выворачивать нам внутренности, и наступило время испугаться, но испуг был каким-то вялым, заторможенным, неспособным бороться со смехом: мы хохотали по-прежнему, зачарованно глядя в ладонь Бориса, наши расслабленные тела содрогались, пот заливал глаза, а из разверстых глоток рвался хриплый каркающий рев.
Наш мучитель сжал кулак, и мы в изнеможении откинулись на спинку скамьи. В горле у меня хрипело и клокотало; Бартон то ли постанывал, то ли повизгивал, и с нижней его губы стекала на подбородок слюна. В данный момент все его мускулы, крепкие кости, непрошибаемый череп, могучие челюсти, как и умение пользоваться этим добром, не значили ровным счетом ничего; он был беззащитен, словно новорожденный младенец. Мешок с трухой, и только.
Впрочем, и я оказался не в лучшей форме.
— Ну, повеселились, и хватит, — сказал Боря-Боб, прибирая пестрый футлярчик в карман. — Пощипали перышки кое-кому… всяким хитрожопым умникам…
Глядел он при этом не на Бартона, а на меня, так что не приходилось сомневаться, кто тут хитрожопый умник. Дмитрий Григорьевич Хорошев, специалист по части крыс, полировальщик рогов, великий химик и токсидермист… В этот момент я и в самом деле готов был содрать с Бориса кожу и набить чучело.
Ведь он меня купил! Купил со всеми потрохами! Я мог долдонить сколь угодно, что знать не знаю о штучках Арнатова, но у противной стороны будет иное мнение: теперь им известно, что я их видел. А раз известно, они меня дожмут. Навалятся скопом, устроят допрос и выдавят истину пытками… хотя бы той же веселухой…
Такой вариант полагалось обмозговать, и я, шатаясь, поднялся.
— Хрр… Ты, Боря, лучше фруктами торгуй. Серьезное занятие, там не до смеха… Опять же грыжу не наживешь…
— Я-то не наживу, — с усмешкой сообщил Борис. — Ты о себе позаботься, химик!
— Вот это правильно, с этим я согласен. Главное — забота о здоровье, так что пойду-ка я спать. Смех продляет жизнь, если подкреплен долгим сладким сном.
Я развернулся, но тут Бартон пришел в себя, вытянул длинные ноги в коричневых замшевых башмаках и хриплым голосом спросил:
— Что это было, Гудмен? Меня словно перышком щекотали… по пяткам и в других местах… Даже внутри, по селезенке… О-ох! Брюхо до сих пор сводит…
— Магия и колдовство, колдовство и магия, — сказал я, мстительно улыбаясь Борису. — Это, Дик, был тот самый раритет ценою в десять тысяч долларов. Переведи их для Боба в банкирский дом «Хоттингер и Ги».
— А формула?
— Формула за мной.
Зулус поскреб курчавый затылок, достал непочатую жвачку в золотистой обертке, медленно развернул и кивнул Борису — мол, угощайся, друг дорогой. Перешагнув через его ножищи в гигантских башмаках, я потащился к лестнице и лифтам, чувствуя, как в животе что-то екает, подпрыгивает и раскачивается, словно кишки затеяли футбольный матч с желудком. По дороге я нагнал девиц и полковника — он тоже тащился на полусогнутых, опираясь на хрупкое плечико Эллочки.
— Т-ты, ммуж-жик… — произнес полковник Гоша, уперев в меня мутный взор. — В-вы, ммуж-жики… ч-чего там рр-жали? Анн-хдот ннов-вый, х-хе?
— Самый новый, — сообщил я. — Про Афган. Как моджахед ставил клизму одному интендантскому полковнику.
Эллочка хихикнула, а Гоша, хоть и был крепко пьян, побагровел.
— Т-ты н-на что н-намекаешь, щ-щенок?
Я бы объяснил, на что, но тут кишки забили гол желудку, и мне пришлось срочно юркнуть в лифт.
Глава 10
Я проснулся в восьмом часу от истошного визга. Он был громким, паническим, но довольно мелодичным — похоже, вопила женщина с незаурядным вокальным даром. Мне чудилось, что где-то подо мной, на нижних этажах, ведет бесконечную партию колоратурное сопрано: визг то поднимался до самой высокой пронзительной ноты, то смолкал на мгновение, как будто визжавшая набирала побольше воздуха в грудь, то начинался с новой оглушительной силой.
В чем был, я выскочил на балкон.
Визжала толстая немка.
Не знаю, что побудило ее подняться в такую рань — может, неистребимая немецкая пунктуальность или гигиенические соображения. Нормальный человек, который находится в отпуске, обычно спит до девяти, потом неторопливо продирает глаза, завтракает, пьет чай и только после этого лезет в бассейн купаться — с полной гарантией, что он проверен ответственными лицами. Теми, которым положено осматривать и проверять бассейны, а также беречь постояльцев от нервных стрессов. Если же вы пренебрегаете этим правилом, то можете наткнуться на что-то неприятное — скажем, на дохлую крысу или кошку, на жабу, собачьи фекалии или, как в данном случае, на свежий труп.
Если же вы пренебрегаете этим правилом, то можете наткнуться на что-то неприятное — скажем, на дохлую крысу или кошку, на жабу, собачьи фекалии или, как в данном случае, на свежий труп.