Перед словом «бумаги» он слегка замялся. Я выдавил улыбку.
— В дымоходе был чулок, а в нем — миллион двести тысяч долларов в мелких ассигнациях. Я их зарыл в лесу. Хотите, пройдемся до этого места?
— Не стоит язвить, Дмитрий Григорьич. Совсем не стоит, — с легкой обидой сказал остроносый.
Совсем не стоит, — с легкой обидой сказал остроносый.
— Не стоит вешать лапшу, Иван Иваныч, — парировал я.
Скуратов наклонился, поднял валявшийся у калитки ржавый гвоздик и с минуту разглядывал мое лицо — будто выбирая, куда бы его воткнуть, в ноздрю или прямо в глаз. Было ясно, что я ему не нравлюсь — как, впрочем, и он мне.
Шумно выдохнув, он что-то пробормотал о тайнах следствия, затем поинтересовался:
— Вчера вы действительно не знали, что Арнатов прячется у вас на даче?
— Действительно не знал. Ему доводилось тут бывать, а я не делаю секрета, где спрятаны ключи.
Мы обогнули дом, и я показал ему старые халаты, висевшие на темном от времени столбе. Остроносый кивнул.
— Однако вчера вы не были со мною откровенны, Дмитрий Григорьич. Мы ведь беседовали с Жанной Саидовной, с супругой Арнатова, и знаем, что он здесь бывал. Знаем также, по какой причине. А вы мне ни полслова не сказали.
— Это их семейная тайна, — объяснил я. — Сами понимаете, Восток — дело тонкое.
— Восток, значит… А если я вас привлеку за ложные показания?
— А если я вам напомню протокол? — Я поднял глаза к ясному синему небу и процитировал: — Вопрос: какие отношения были у вас с Арнатовым? Ответ: дружелюбно-соседские, но без детального проникновения в личную жизнь. Стаканчик белого по праздникам и мелкие взаимные одолжения… — Мой взгляд переместился на физиономию майора. — Вы ведь не спросили об этих мелких одолжениях? Если б спросили, я бы, возможно, о них рассказал.
Остроносый вытер ладонью вспотевшее лицо.
— Непростой вы человек, Дмитрий Григорьич… Ох, не простой!
— Это точно, — признался я. — Могу взять интеграл Лебега по любому контуру. Даже во сне.
— Ну, раз вы такой крупный специалист, — с сарказмом заметил остроносый, — мы ограничимся пока подпиской о невыезде.
Но это меня не устраивало — ведь я собирался в Испанию! В Андалусию — к маврам, пальмам, теплому морю и огненным пляскам фламенко.
— Никаких подписок, — твердо заявил я. — В четверг я вылетаю за рубеж. На отдых. В Коста-дель-Соль.
Глаза майора мстительно блеснули.
— Никуда вы не полетите, Дмитрий Григорьевич. Вы — важный свидетель. — Он подумал и со значением добавил: — А может, и подозреваемый.
Я приподнял бровь.
— Отчего же не полечу? Билеты, путевка и паспорт с визой у меня в руках. Если вы меня тормознете — к примеру, в таможне, сунув в мой чемодан ЛСД, — то я гарантирую вам трех свидетелей-журналистов, которые проверят мой багаж на каждом километре от города до Пулкова.
— Вот как? — Теперь бровь приподнял остроносый. — У вас такие обширные связи с прессой?
Я подтвердил, что именно так, и мы принялись торговаться. Вероятно, получить санкцию прокурора остроносый никак не рассчитывал и потому давил на сознательность и гражданские чувства. Но я держался как скала, которая не идет к Магомету, и в скором времени победил. Мы условились, что мой вояж неприкосновенен, но, возвратившись из теплых краев в Северную Пальмиру, я тут же отзвонюсь и в будущем стану всемерно содействовать следствию.
На том мы и разошлись.
На том мы и разошлись. Вещи Сергея забрали, остроносый со своими сыщиками погрузился в «газик» и исчез, а я, перекусив по-быстрому бутербродами, начал прибираться: вынес с веранды битую посуду, поставил на место шкаф, сложил в него разбросанное постельное белье, вернул на стеллаж книги. Имущества в моей фазенде немного, и все это заняло не больше двадцати минут. Покончив с уборкой, я запер обе двери — на веранду и в дом, проследовал к навесу, огляделся и решил, что сложу дрова в поленницу попозже. В другой, значит, раз, поскольку в этот мне и так досталось.
Приняв такое решение, я направился к коричневому халату, сунул в его отвисший карман запасные ключи и окаменел.
Там что-то было! Что-то гладкое, деревянное, похожее на небольшую коробочку, чуть поменьше ученического пенала.
Я вытащил ее и открыл.
В ней лежали разноцветные патрончики — примерно такие, в каких хранится фотопленка. Патрончиков было пять: черный, белый, пестрый, желтый и золотистый — но в этой коробке, наверное, поместились бы еще два. Надписи или какие-нибудь условные значки отсутствовали, и на коробке тоже не нашлось никаких указаний — ни орнамента, которым обычно украшают пеналы, ни марки изготовителя, ни, разумеется, цены. Просто лакированная деревянная коробочка, сделанная очень аккуратно — похоже, на заказ.
Осмотрев ее, я присел на корточки, вынул черный патрончик, поднес к уху и встряхнул. Предположение о том, что в этих футлярах хранится пленка с суперсекретной информацией — к примеру, как дюжина гейш моет в бане новосибирского губернатора, — не подтвердилось: над ухом чуть слышно брякнуло. Там находился какой-то твердый предмет величиной с футлярчик, ибо звук был слабым и глухим: ничего не перекатывалось, не шуршало и не скребло по внутренней стенке.