— Ну?
— Запоминай, Вишена. Этим ножом четыре года назад я убил волка. В ночь на Ярилу. Одним ударом, прямо в сердце. И вынул его из раны только на рассвете.
— В ночь на Ярилу… — пробормотал Вишена, — прямо в сердце…
На Ярилу ночь была самой короткой в году. Редко кто спал в это время. Это ночь гаданий, ночь чародейства и волшебства, ночь колдовских заклинаний и нечисти.
— Только в эту ночь? — спросил Вишена, заранее уверенный в ответе.
— Только в эту, — подтвердил Тарус.
— И все?
— Нет, не все. Пень тоже не всякий сгодится. Только гладко спиленный.
Вишена довольно сказал:
— Это я знаю!
— А почему — знаешь? — проворчал неодобрительно Тарус.
Вишена смутился:
— Нет…
— То-то! — Тарус говорил негромко. — Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.
Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.
— А еще что?
— Когда хочешь обернуться волком, — возобновил рассказ чародей, — заходить к пню нужно с юга на север. Человеком — наоборот, с севера на юг.
Человеком — наоборот, с севера на юг. Ну и, конечно, приговор…
— Чудеса, — прошептал Вишена.
— Это еще что, — усмехнулся Тарус, — настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувырнешься назад. Приговор здесь уже другой…
Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.
Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.
Сначала казалось, что никто не приближается — голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.
Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:
— Не везет нам эти дни…
Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.
Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.
— Наши? — изумился Славута. — Как их сюда занесло-то?
Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.
Боромир — если это был Боромир — приближался. Вишена стал узнавать остальных — Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.
Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.
— Боромир! — окликнул Тарус и поднялся.
Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.
Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.
— Вы чего? — вырвалось невольно.
Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:
— Это они, Боромир. Чисто.
Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.
— Почему вы здесь? — спросил Тарус. — Сговорились же в Иштомаре сойтись.
— Не дошли мы до Иштомара, чародей, — ответил невесело Боромир, — в первую же ночь без коней остались.
Славута, Вишена и Тарус быстро переглянулись, настороженные.
— Мы тоже, — протянул чародей. — Как это было?
Боромир горько усмехнулся. Как? Расскажи кому — не поверят, засмеют. Он и сам до сих пор не мог поверить. Кабы не четыре сотни его воинов, видевших то же самое, Боромир решил бы, что умом тронулся.
Едва стемнело и стали на ночлег, едва развели костры и расседлали коней, едва уселись у огня и потянулись к походным сумам…
Дикое громовое ржание вспороло ночную тишь. Кони всполошились, их никак не удавалось успокоить.
А потом люди взглянули на небо и попадали на колени, взывая к Перуну и моля о защите.
Вверху, над ними, разметав меж звезд буйную гриву, мчал огромный светящийся конь. И гремел над миром его крик, и вторили ему земные сородичи. А когда вихрем пронесся он над головами, весь табун сорвался с места и поскакал следом. На полпути к горизонту земля ушла у коней из-под копыт и повел их огненный жеребец небесной тропой, и растворились они в угольном бархате неба, затерялись среди звезд, и затихли вдали топот да ржание.
А люди долго еще не вставали с колен, обратив лица к небесам.
Дружину Боромир отправил в Иштомар, как и договаривались. Позвизд и Заворич увели ратников, а сам Непоседа, взяв Бограда, Роксалана, Тикшу и еще некоторых, двинулся искать Таруса, потому что почуял неладное, а без чародея, без его знаний и мудрых советов не решился что-либо предпринять, ибо именно Тарус затеял этот поход за Книгами и кому, как не ему подсказать в трудную минуту?