— Боярин, а ты про приданое правду сказывал или так шутил?
— Какое еще приданое? — не понял я.
— Ты давеча говорил, что коли мы, девки, найдем себе женихов, то ты дашь за нами приданое.
Я вспомнил, что действительно шутил на тему приданого, но меня, кажется, поняли буквально. Идея выдать «одалисок» замуж мне понравилась.
— Дам, — кратко ответил я. — Ищите.
— А я уже нашла, — опять задержала меня кареглазая.
— Когда же ты успела?
Девушка кокетливо повела плечами и сделала жест, долженствующий означать, что для нее женихи не проблема.
— А сколько за нами дашь? — вместо ответа спросила она.
— А сколько нужно?
— А сколько не жалко!
Вопрос поставил меня в тупик и отвлек от мыслей об Але.
— Пять ефимок хватит?
— Премного вам, боярин, благодарны, — низко поклонившись, ответила девушка. Она даже покраснела от удовольствия и победоносно посмотрела на подруг, слушающих наш разговор.
— А мне, боярин? — вышла из толпы очередная жертва сексуального насилия.
— Все получат по пять ефимок. У тебя что, тоже жених есть?
— А то!
Было похоже, что в огороде Меченого, кроме него, паслись и другие козлы.
— Ну, что же, счастья вам и согласия.
На этом активная фаза моей деятельности кончилась, и я вернулся в свои покои. Там уже с едой ждала кухарка, неряшливо одетая баба с заячьей губой.
Там уже с едой ждала кухарка, неряшливо одетая баба с заячьей губой. Еда оказалась свежей и отменно приготовленной.
— Спасибо, очень вкусно, — поблагодарил я, расправляясь с ужином.
— А то! — доброжелательно кивнула она. — Ешь на здоровье. Боярин, ты не знаешь, под кого мы теперь пойдем?
— Нет, не знаю.
— А ты сам не желаешь нами володеть? Я слыхала, что баба твоя здесь обретается. Оставайся…
— Я подумаю.
Утром я встал, как только рассвело, и вышел наружу. Аля ко мне так и не пришла. Все это было в высшей степени странно. Бросившись друг к другу, мы тут же почувствовали себя совершенно чужими. С вечера я еще надеялся, что она придет, и все объяснится, но к ночи ждать перестал. Кроме обиды, появилось раздражение, которое я не знал, на ком сорвать.
Когда я пришел в большой дом, там уже все встали. Приготовление к похоронам шло полным ходом. Плотники за ночь сделали-таки гробы, в них положили покойников и теперь ждали попа из соседнего села на панихиду. На кухне готовили еду к поминкам. Я без дела ходил по первому этажу в надежде встретить жену. Но ни ее, ни пассий Меченого здесь не было. Замотанный и задерганный староста торопливо поклонился, когда мы столкнулись в сенях, и, не останавливаясь, побежал по своим делам. У меня появилось чувство, что мне как мавру, сделавшему свое дело, остается удалиться. Что я и сделал.
Заняться было решительно нечем. Тогда я решил найти нарочного, чтобы отправить в Коровино, успокоить Минина, что со мной все в порядке. Увы, никто из тех, к кому я обращался, не пожелал лишить себя удовольствия присутствовать на похоронах помещика и, главное, участвовать в тризне.
Мои посулы хорошо заплатить никого не интересовали. Деньги играли столь незначительную роль в жизни крестьян, что интересовались ими только самые продвинутые. Основным трудовым стимулом, как и при социализме, была выпивка.
Все, кто мог передвигаться на своих двоих, или уже находились на барском дворе, или туда стремились. В избах и дворах оставались только древние старики и грудные дети. Побродив по пустеющей деревне, я вернулся на барский двор в народные гущи. Священник только что приехал на настоящей колымаге.
Я впервые видел этот экипаж, название которого сохранилось в языке, как обозначение чего-то громоздкого, неуклюжего. Действительно, это было весьма странное транспортное средство, домик, стоящий на высоких осях. Внутри колымага была обита красным сукном и малиновым бархатом, у нее по бокам находились двери, в которые были вставлены слюдяные окна с шелковыми занавесами.
Священник спускался из этого сооружение задом, по лесенке и, только оказавшись в безопасности на земле, повернулся к нам ликом и начал благословлять мирян. Это новое красочное зрелище привлекло во двор всех участников похорон и, главное, предстоящей тризны. Я надеялся, что и Аля выйдет под благословение, и мы, наконец, объяснимся, но ее по-прежнему не было.
Вместо нее явились все три невесты из числа раскаявшихся блудниц, чтобы пользуясь оказией, просить священника повенчать их с избранниками. Увидел я и женихов — совсем молодых парней, привлеченных, думаю, не столько приданым, сколько предстоящими плотскими радостями с красивыми и опытными девами.
Чтобы не выделяться из общей массы, я, как и все, подошел под благословение священника. Батюшка, старичок с добрым, простодушным лицом, щедро раздавал крестные знамения и давал целовать свою пухлую, мягкую руку.
— Это ты, сыне, привез убиенных? — спросил он меня.
— Я, отче.
— Как они преставились? — поинтересовался поп.
— Естественным путем, — серьезно ответил я. — Можно сказать, способом усекновения живота своего.
— Бог дал — Бог взял, — горестно вздохнув, сказал на это батюшка.
— Алеша, — позвал меня знакомый голос, и легкая рука прикоснулась к плечу, — нам нужно поговорить.