— Это уж как водится. Да, куда же мои удальцы запропали, давно должны быть! Неужто сами с боярыней забаловали, поперек батьки! Шкуру спущу с подлецов! Мишутка! — неожиданно закричал в сторону двери хозяин.
Я едва успел отпрыгнуть в угол, как из сеней выскочил рослый парень и бросился в комнату. Пока он в комнате выслушивал распоряжения, я выскользнул наружу и затаился за утлом.
Луна светила на полнеба, кусты были голы и прозрачны, прятаться было негде. Вступать в бой со столь превосходящими силами противника было бы полным безумием. Я с больной спиной даже убежать не смогу, не то, что попытаться со всеми ними рубиться на саблях.
Дождавшись когда «Мишутка» выскочит из дома и побежит разыскивать пропавших стрельцов, я спешно вернулся к лазу и благополучно покинул опасное место.
Идти по тропинке к лесу мне было легко, но не весело. Положение, в которое мы попали, было если и не безнадежное, то крайне тяжелое. То, что по «горячим следам» за нами погонятся люди Гаврилы Васильевича, а с ними, если он додумается, вся крестьянская округа, я ни минуты не сомневался. Бегать же по здешним лесам с детьми от вполне реального и организованного противника, хорошо знающего местность, — последнее дело Я даже пожалел, что не послушался Гривова и не сжег в хате стрельцов. Теперь, после того, как я их отделал, они как никто будут заинтересованы нас поймать и отомстить.
Нужно было придумать что-нибудь необычное, но ничего оригинальнее того, чтобы спрятаться под фонарем, в самом доме толстяка, мне в голову не приходило. Будь дом больше, такой, какие обычно бывают у нормальных помещиков, схорониться там было бы реально. Я шел и надеялся, что в голове у меня непременно что-нибудь «сварится», но пока никаких конструктивных идей в ней не было.
Выйдя за околицу на западную оконечность деревни, я свистнул. В ответ раздалось неестественно басовитое кряканье утки.
Я пошел в нужном направлении и вскоре различил на фоне темного низкорослого леса здоровенный дуб.
Под его лунной сенью группа товарищей с надеждой и тревогой ждала моего возвращения.
— Ну, что? — спросили одновременно и Морозова, и Гривов.
— Ничего хорошего, — честно сказал я, — они охотятся за Натальей Георгиевной с детьми. Подкупили ногайцев, чтобы вас всех убить. Дело, как я понял, в наследстве на морозовские вотчины. Ты того толстячка, который приходил со стрельцами, случайно, не знаешь? Его зовут Гаврила Васильевич? — спросил я Наталью.
Женщина задумалась, потом отрицательно покачала головой.
— Там еще был один человек, главный, но я его в лицо не видел и по имени его никто не называл, он и есть зачинщик… Кто, кроме твоего покойного мужа и вас с детьми, может наследовать земли и имущества Морозовых?
— Не ведаю, Иван Михайлович ничего мне про наследство не сказывал.
— Когда узнаем, кому выгодна ваша гибель, тогда и найдем заказчика. Пока же нужно думать, как отсюда выбраться. С утра за нами устроят охоту…
В подтверждение моих слов со стороны деревни послышались отчаянные крики.
— Слышите, нашли стрельцов. Тебе лучше вернуться домой, — сказал я Гривову, — не дай бог, хватятся.
— Верно, говоришь, батюшка, да только и вас не бросишь, без меня-то, думаю, вас сразу поймают.
— А я глаза им отведу, — пообещала Ульяна.
Несмотря на то, что фокус с казаками у нее получился, и они нас действительно не увидели в темной избе, экспериментировать на детях и себе я опасался.
— Есть в лесу одно место, куда никакие стрельцы не доберутся, знают про него всего два человека, мои кумовья… — задумчиво начал дядька Гривов. — Только больно глухо там и нехорошо…
— Чем нехорошо?
— Нечисто. Много чего про то место болтают. Известно, у страха глаза велики. А вот что правда из того, что нет, не знаю… Туда потому никто и не ходит, все боятся… Мы с кумовьями случаем попали, да так напутались, еле ноги унесли.
— Чего напугались-то? — спросила Наталья Георгиевна.
— А Бог его знает чего. Так словом не скажешь. Одно дело, нечистое место.
В деревне ударили в набат. Все невольно оглянулись.
— Уходить надо, — нервно сказала Наталья Георгиевна, прижимая к себе спящую дочь.
Все невольно оглянулись.
— Уходить надо, — нервно сказала Наталья Георгиевна, прижимая к себе спящую дочь.
— Ладно, пошли в нечистое место, — решил я. Лесной нечисти я не боялся, а вот людской стоило поберечься.
— Как знаешь, батюшка, ты священный сан, тебе виднее.
Несмотря на то, что рваный стихарь я оставил в избе и был одет в свое обычное платье, меня, видимо, по привычке, продолжали называть «батюшкой».
Крики в деревне делались все громче, какой-то идиот, несмотря на светлую лунную ночь, даже бегал с факелом.
— Пошли, что ли, — поторопил Гривов, а то не ровен час, заявятся…
Идти, особенно первую часть пути, было легко. Сквозь голые ветви во всю свою силу светила луна, и оттого лесная тропинка казалась серебряной. Потом под ногами захлюпало, начиналось болото. Идти стало труднее. Гривов взял на руки маленькую Олюшку, Ульяна помогала Бориске, а я подал руку Наталье Георгиевне.
Несмотря на то, что нам приходилось вглядываться в дорогу, вытягивать ноги из липкой грязи, скользить и спотыкаться, я ощущал не неудобства пути, а тепло женской руки. После порки батогами и помощи, которую оказывала мне Морозова, наши отношения начали стремительно меняться в лучшую сторону. Пока это внешне никак не проявлялось, но я чувствовал, что Наталья Георгиевна стал внимательней смотреть на меня, и между нами возникло нечто, что трудно объяснить словами, некая форма душевной близости, когда люди вдруг начинают как бы видеть друг друга.