Повеяло чем-то давно знакомым. Было похоже, что я опять оказался в нужном месте в нужное время…
— А что это за женщины были заперты в доме? — спросил я.
— Эти-то, — пренебрежительно махнул рукой староста, — так, бояриновы соски.
— К-кто? — ошалело переспросил я.
— Девки бояриновы.
— Нет, ты их как-то по-другому назвал.
— Кого?
— Да женщин этих!
— Никак не называл, — удивился староста.
— Сосками ты их называл?
— Называл.
— А что такое соски?
— Бог его знает. Как боярин говорил, так и мы за ним следом.
— Ты велел боярина в дом перенести и раздеть?
— Велел.
— Перенесли его?
— Почем мне знать, может, перенесли, а может и нет.
— Иди, проверь и доложишь! И смотри у меня, начнешь баловать, не пощажу!
Неопределенная угроза подействовала. Староста с озабоченным видом удалился. Я же остался рассматривать «гнездо разврата». Было похоже, что судьба вновь свела меня с современником, забредшим в чужое время. Присмотревшись к аксессуарам и антуражу комнаты, я почувствовал, что попал в средневековый сексшоп. Судя по всему, резвился здесь Меченый по полной программе. Причем не просто так, а с мистически-религиозным уклоном.
Я подошел к козлиной голове. Чучело было сделано из рук вон плохо, мерзко пахло, шерсть на морде начала облезать, зато в глаза были вставлены два отполированных, черных, как ночь, куска агата.
— Боярин! Раздели! — позвал староста. Он вбежал в спальню, тяжело дыша с бледным лицом. — Правду говорили люди, что боярина Сатана пометил!
Я пошел вслед за ним, мы спустились на первый этаж, где в пустом зале но столе лежал убитый мной человек. У стен робко жались давешние плакальщицы. Две старухи обмывали тело. Стараясь не смотреть на глубокую рану на шее, я осмотрел тело Меченого. Вызывающие ужас дьявольские отметины меня нисколько не удивили. Я ожидал чего-то подобного: на плечах у самозваного боярина были самые обыкновенные татуировки.
— А он не Антихрист? — испуганно спросил староста.
— Дебил он закомплексованый, — непонятно для крестьян ответил я. — Как приготовите, можете хоронить.
— На кладбище или так зарыть?
— Можно и на кладбище, мертвые сраму не имут.
— Ну, если только ты велишь, — мало что поняв, уважительно сказал староста, окончательно признавая меня за начальника. — А с бабами что делать?
— Пусть идут наверх, я с ними поговорю.
То, что выделывал с несчастными женщинами извращенец, меня не интересовало, однако нужно было решить, что с ними делать дальше. Наложницы, повинуясь команде старосты, двинулись вслед за мной. Я нашел горенку с несколькими лавками, попросил женщин сесть, а сам остался стоять у окна. Теперь при нормальном освещении и спокойном состоянии мне удалось их рассмотреть. Вкус у Меченого был значительно лучше, чем можно было судить по его изыскам в архитектуре и дизайне. Все девушки были молоды и красивы.
— Ты как сюда попала? — спросил я кареглазую красотку с тонкими чертами лица.
— Тятя продал, — просто ответила она. — Кормиться было нечем, всему семейству погибель.
— А ты? — спросил я следующую красавицу с густыми льняными кудрями, еще всклоченными после недавней ритуальной скорби.
— Меня в холопки силой увезли от родных родителей. Боярин сказывал — за батюшкины долги.
— Понятно. Тебя тоже продали? — обратился я к очередной девушке.
— Нет, меня боярин у татар выменял. Они тятю зарезали, а нас всем семейством, с мамкой и братиками, в рабство гнали.
— Что же мне с вами делать? — задал я риторический вопрос.
— Оставь нас при себе, боярин-батюшка, — подсказала выход кареглазая девушка, — мы всему обучены, что скажешь, то и сделаем. И в цепях можем, и под поркой. Боярин покойный ко всему приучил.
— Не могу, милая, — почти извиняясь, сказал я, — мне держать гарем не по обычаю. Может, вам к родителям вернуться, у кого они есть?
— Куда ж нам возвращаться, коли мы порченые, — вступила в разговор до сих пор молчавшая девушка с полным, круглым лицом и чувственными губами. — Нас родители назад не примут, и никто замуж не возьмет. Нам одно остается, камень на шею и в воду.
— Ваша-то в чем вина? Вы же не сами сюда пришли, а насильно!
— А нас и слушать не станут…
Все пригорюнились, включая меня. Как обычно бывает, крайними всегда почему-то оказываются не палачи, а жертвы. Я действительно не знал, что делать с бедолагами. Решив, что, в крайнем случае, отдам их под надзор и опеку Натальи Георгиевны, я окончательное решение отложил на следующий день.
— Ладно, утро вечера мудренее. Похороним вашего губителя, может быть, что-нибудь и придумаем. Пока идите к себе.
— А выходить нам на вольный воздух можно или в светелках сидеть? — задала вопрос полнолицая.
— Можно, конечно, может, женихов себе приищите, а я за приданым не постою, — пошутил я.
— А новенькую отпереть? — опять спросила та же одалиска.
— Какую новенькую? — не понял я.
— Ту, что в тереме запертая сидит.
— Господи, еще одна на мою голову, — подумал я, а вслух сказал: — Конечно, выпустите.
— Боязно туда идти, да нам самим и дверей не открыть — произнесла девушка, почему-то смутилась и покраснела.
— Пошли, покажете, где ее заперли.
Вся стайка жертв мужской сексуальной агрессии суетливо бросилась показывать темницу очередной мученицы, а я, чувствуя себя товарищем Суховым из фильма «Белое солнце пустыни», пошел следом за своим новоявленным гаремом.
«Темница» или, вернее, «светлица» находилась в одной из дурацких башенок на самом верху дома. Дверь оказалась запертой тем же самым способом, что и в спальню. Я потянул веревку, вытянул тайный штырь и, пригнувшись, вошел в тесную коморку с узким стрельчатым окном. Лица женщины, которая встала навстречу, против света было не разглядеть.
— Здравствуй, милая! — как можно доброжелательнее сказал я.