— Мне-то, что, я человек подневольный, да только десятник!..
Я не стал слушать очередную историю про строгого десятника и погнал пленника в лес за своими доспехами. Он продолжал демонстрировать независимость, повиновался не торопясь, вероятно, ожидая возвращения и помощи товарищей. Когда мы вернулись на дорогу, я отдал следующее распоряжение:
— Садись на первый воз и езжай вперед, а я поеду следом.
Мужик тяжело вздохнул, укоризненно покачал головой и собрался было начать торг, но дал ему кулаком по зубам, развернул к себе тылом и добавил пинок пониже спины. Только тогда он лениво затрусил к своему фургону. Я сел на облучок второго воза. Наконец его фургон тронулся. Заскрипели колесные оси.
— Быстрей! — крикнул я. — А то еще получишь!
Однако мой «ведущий» явно не торопился. Его лошади шли тихим шагом, и на мои призывы он никак не откликался. Тогда я привязал вожжи к облучку, соскочил со своего воза и забрался в передний фургон. Кучер этого не видел, он сидел, нахохлившись, на своей скамейке, меланхолично шевеля вожжами. Я пробрался вперед и огрел его по спине кулаком.
— Я тебе что велел! — закричал я. — Погоняй!
— Куда нам торопиться, — философски отреагировал он. — Все одно десятник догонит.
— Я тебе покажу, как оговариваться! — рявкнул я и снова огрел его.
— Я чего, — повел он плечами, — мое дело маленькое. Только десятник…
Я собрался было снова его ударить, но передумал.
— Я чего, — повел он плечами, — мое дело маленькое. Только десятник…
Я собрался было снова его ударить, но передумал. Все равно через кольчугу удара почти не чувствовалось. Похоже было на то, что я опять перемудрил с гуманизмом и отсутствующего десятника кучер боится больше, чем меня.
— Ладно, — примирительно сказал я, — не хочешь быстро ехать, как хочешь. Тогда я без тебя обойдусь. Останавливайся.
— Так бы сразу и надобно, а то десятник сильно рассердится…
— Слезай, дружок, с облучка, — с вкрадчивой глумливостью в голосе продолжил я.
Вознице мой тон не понравился, и он впервые оглянулся.
— Зачем слезать-то, мне и здесь хорошо.
— Не хочу повозку кровью пачкать и лошадей пугать. Давай быстрей, мне некогда!
— Да мне чего, я могу и быстрее. Делов-то. Это десятник…
— Ты перед смертью молиться будешь или так помрешь? — продолжал я, вытаскивая из ножен саблю.
— Но! Родимая! — вместо ответа закричал он на лошадь.
Глава 8
Минут через двадцать мы подъехали к нашему бивуаку. Там царил покой и благостная идиллия. Отряд в полном составе нежился на солнышке, не выставив даже часового. Моего прибытия не ожидали и, честно говоря, не заметили.
— Ишь ты, вот оно, значит, какое у тебя смердячье воинство! — с восхищением сказал пленный, разглядывая поверженную сном рать.
Я проглотил подколку и вежливо потряс за плечо Кузьму Минина. Будущий народный герой осоловело уставился на меня заспанными глазами. На свой будущий скульптурный образ на Красной площади грядущий спаситель отечества сейчас никак не походил.
— Ты чего, Григорьич? — удивленно спросил он. — Ты кататься ж уехал?
— Почему нет караульного? — неприятным голосом поинтересовался я, чувствуя, что вот-вот сорвусь на непарламентские выражения и этими грубыми, но справедливыми площадными словами выскажу Кузьме все, что думаю и о нем, и об отечественном разгильдяйстве.
— А на кой нам ляд караульный? — вытаращил на меня глаза Минин. — А это что за возы?
— Да, ты… — начал я и произнес очень длинный монолог, в котором не было ни одного ласкового слова.
Моя пламенная, эмоциональная речь пробудила ото сна всю нашу рать, заставила ее вскочить на ноги и, надеюсь, почувствовать свою вину.
— …Сейчас на нас нападут разбойники, — кончил я, — и тех, кого они не убьют, добью я! Понятно?
— Не сердись, Григорьич, — виновато произнес Минин, — кто же знал, что так получится.
— Ладно, на первый раз прощаю, — сказал я, беря себя в руки. — Всем готовится! Скоро они будут здесь!
Крестьяне начали спешно обряжаться в ватные тягиляи. Я тоже надел на себя кольчугу и шлем. Запаса времени почти не оставалось. Кони на рысях делали километров двенадцать в час. На возвращение у меня ушло двадцать минут. При пешем ходе со скоростью пять километров в час преследователи могли появиться здесь уже через полчаса.
Несмотря на то, что нападавших было почти в четыре раза меньше, чем моих «смердов», опасность того, что профессиональные воины разгонят наш партизанский отряд, была реальная. Тем более, что команда «десятника» была одета в тяжелые доспехи, против которых наши легкие луки были бессильны, а рогатины почти бесполезны.
К этому нужно присовокупить их четыре самострела, способные без труда пробить тигиляи крестьян.
Мое воинство, разбуженное, но до конца не проснувшееся, вяло выполняло команды и самоуверенно не боялось предстоящего боя.
Пленный возница насмешливо наблюдал за нашими приготовлениями, отпуская ехидные замечания. В конце концов, он меня так достал, что я велел его связать и положить в придорожную канаву.
С момента моего приезда прошло минут пятнадцать-двадцать и, как мне показалось, картина обороны начала вырисовываться. Первым делом я приказал выпрячь из повозок лошадей. Потом мы развернули задом фургоны и перегородили ими дорогу. «Конницу» я разделил на два отряда и отправил в засаду, велев по моей команде напасть на ратников с флангов. Пехота со своими луками и рогатинами залегла и должна была защищать фронт. Ивана Крайнего с одним смышленым парнишкой мы с Кузьмой отправили в дозор. Сам же я зарядил двойным пороховым зарядом пищаль и устроил на одном фургоне долговременную огневую точку.