Блестящий выпускник Академии Генерального штаба, автор многих работ по военной истории и стратегии, он отлично проявил себя в командных и штабных должностях во время русско-японской войны. Тогда он состоял начальником штаба 3-го Сибирского корпуса, который в ту пору возглавлял нынешний командующий Юго-Западным фронтом. В той неудачной для России войне корпус зарекомендовал себя прекрасно. И кузнецом его славы многие считали именно генерала Мартынова.
Карьера, открывавшаяся перед ним, казалась головокружительной: он был назначен начальником Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи. В этой должности за считанные годы можно было стать миллионщиком. Но генерал-лейтенант Мартынов предпочел иной путь. Его доклады о злоупотреблениях местного чиновничества, о поставке в армию недоброкачественных продуктов и фуража произвели крайне негативное впечатление в определенных столичных кругах.
Состязания между председателем Совета Министров и щепетильным генералом привело к отставке последнего без пенсии и запрещением на три года занимать государственные должности.
Война дала Евгению Ивановичу еще один шанс. В самом ее начале он успел побывать в Сербии военным корреспондентом, а затем, когда России понадобились боевые генералы, Ставка вспомнила и о нем.
Однако до сего дня он продолжал оставаться «генералом для особых поручений» при бывшем начальнике, что бесило его несказанно.
— Евгений Иванович, — начал генерал Алексеев. — Я помню вас по Маньчжурии как храброго и очень дельного офицера. Не стану от вас скрывать, что, невзирая на возвращенный чин, наверху вас по-прежнему недолюбливают.
— Взаимно, — на правах боевого товарища вклинился в речь начальника генерал-лейтенант Мартынов.
— Знаю, — кивнул Алексеев. — Но, Евгений Иванович, нам с вами здесь не до столичных политесов. Нам Россию защищать нужно. Вы, как я помню, внук простого солдата, мой отец тоже выслужился из рядовых. Да, впрочем, одни ли мы таковы? Вон, к примеру, Деникин или Корнилов. Вы же знаете Корнилова?
— Да, он служил под моим началом в Маньчжурии.
Алексеев молча кивнул и продолжил:
— Я просил дать вам дивизию, но в Ставке делают вид, что меня не слышат.
— Вы что же, вызвали меня, чтобы сообщить это? — с иронией поинтересовался Мартынов.
— Нет, — никак не реагируя на тон подчиненного, ответил генерал Алексеев. — Я вызвал вас для того, чтобы дать чрезвычайное поручение. Не особое, а именно чрезвычайное. Поручение непростое и, не скрою, довольно противного свойства.
Глаза Мартынова заметно сузились.
— Я вас слушаю.
— Сегодня будет объявлено о вашем назначении генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта. Приказ об этом, оформленный по всем правилам, уже готов. Завтра в порядке ознакомления с позициями наших войск и противника вы должны будете отправиться на рекогносцировку на аэроплане. Ваша задача — оказаться на вражеской территории и попасть в плен к австриякам.
— Что?! — Генерал Мартынов резко поднялся со стула.
— Прошу вас меня дослушать, Евгений Иванович! — повысил голос Алексеев. — Вам надлежит не просто очутиться в плену, а без утайки изложить врагу ту диспозицию, которую я вам специально для этого сообщу. Причем выложить все в точности, ничего не забыв и не убавив. Вы человек известный, вам должны поверить.
— Порою для того, чтобы поставить мат, необходимо жертвовать ферзем, — догадываясь о сути задания, безрадостно, но твердо произнес генерал Мартынов.
— Я рад, что вы меня понимаете, Евгений Иванович, — должно быть, роняя с души немалый груз, вздохнул генерал Алексеев. — Подойдемте к карте. Смотрите, вы полетите здесь. — Начальник штаба указал карандашом на лесистый склон горы с зубчатой линией русских позиций. — Не волнуйтесь, вашим пилотом будет капитан Васильев. Он же позаботится, чтобы придать крушению аэроплана правдоподобный вид.
— Васильев? Это который совершил перелет Санкт-Петербург — Москва? — уточнил Мартынов.
— Он самый, Евгений Иванович. Прошу вас, сделайте все, что возможно. Остальное в руках божьих.
* * *
Председатель Государственной думы шел по набережной Екатерининского канала, небрежно помахивая залитой свинцом тростью, и вскользь, точно исподволь, разглядывая встречных прохожих, заснеженные дома и спешащие куда-то ночной порою экипажи. Кое-кто из встречных узнавал господина Родзянко и учтиво кланялся. Михаил Владимирович тоже любезно приподнимал бобровую шапку, чуть дольше обычного задерживая взгляд на лицах незнакомцев. Едва поравнялся он с мостиком, хранимым двумя парами грозных крылатых львов, как из подворотни дома Фогеля ему навстречу неспешно вышел офицер в бекеше и, ловко козырнув, спросил негромко:
— Не найдется ли огоньку, Михаил Владимирович?
Председатель Государственной думы полез в карман за спичками, попутно стараясь получше разглядеть неведомого курильщика.
Света от фонарей и окон едва хватало, чтоб разобрать черты его лица. Однако рост, стать и нечто почти неуловимое в облике этого офицера казались ему смутно знакомыми.
— Мы с вами прежде встречались? — пряча меж ладонями огонек, тихо произнес председатель Государственной думы.