— Так точно, ваше величество.
— Того самого Чарновского, которого мой драгоценный дядя считает едва ли не собственным сыном?
Князь Орлов оглянулся и зашептал:
— Должен вам сказать, государь, что они действительно похожи: и ростом, и статью, и в лице что-то есть.
— Полноте, — оборвал его император.
События вчерашнего дня удручали его еще сильнее, чем прежде. При желании несложно было выяснить, кто отдал приказ об аресте госпожи Эстер, а стало быть, и сам он невольно оказывался втянутым в эту пренеприятнейшую историю.
— А что эта госпожа… Как ее?
— Эстер, ваше величество. Лаис Эстер. Спасибо, ей уже лучше.
— Жандармы ее не тронули? — Царь отвел глаза в сторону.
— Я уже имел честь доложить вам, она с Чарновским уезжала и прибыла позже. Когда примчавшиеся из казарм конногвардейцы услышали, что кто-то пытается схватить их командира, они чуть было не затеяли настоящую битву с жандармами. И потому я счел правильным вернуть и тех, и других в казармы.
— Господи, что ж это творится-то в стране? — чуть слышно пробормотал Николай II. — Стало быть, госпожа Эстер на свободе?
— Так точно, ваше величество!
— Что ж, может, оно и к лучшему. Вы поступили верно. — Император, чуть помедлив, взял остро отточенный карандаш и, легко касаясь им карты, начал вырисовывать поверх Дуклинского перевала характерный профиль дяди Николаши. — И вот еще что, Владимир Николаевич, будьте любезны, сообщите полковнику Луневу, что я желаю его видеть. Пусть нынче же прибудет в Царское Село.
Князь Орлов вновь будто бы машинально поправил усы, кажется, пытаясь скрыть улыбку.
— Он здесь, ваше величество. Платон Аристархович очень настаивал, дабы я нынче поставил его дежурным флигель-адъютантом при канцелярии. Я не усмотрел в его просьбе ничего предосудительного и внес его в список дежурств вместо полковника Гартинга.
— Что ж, — Николай II вновь уставился в окно, где стаей голодных волков подвывала январская метель, — тогда пригласите его ко мне.
* * *
Распутин метался по квартире подобно раненому кабану. Все, что попадалось ему по пути, летело на пол, о стену, рвалось в клочья и ломалось в куски. Секретарь боговдохновенного Старца и офицеры его охраны, видя этот приступ буйства, поспешили ретироваться, дабы ненароком не угодить под горячую руку. Григорий рычал от ярости, и пена на его губах была похлеще той, что случается у бешеной собаки. Его жгло изнутри, и как ни силился, он не мог унять эту раздирающую чрево боль.
— Как ты мог?! — не вовремя разбуженной змеей шипел внутри него Хаврес. — Как ты мог все бросить и убежать?
— Заткнись, дьяволово отродье! — во всю глотку кричал Распутин.
— Как ты мог все бросить и убежать?
— Заткнись, дьяволово отродье! — во всю глотку кричал Распутин. — Слышать тебя не желаю! — И в тот же миг приступ дикой боли скручивал его, как старательная хозяйка, выжимающая мокрое белье.
— Пока я с тобой, ты неуязвим. Как ты смел бежать?
— Слова твои — полова! Хоть что хошь говори, а я голову под пули не поставлю.
— Надо будет — подставишь!
Рука Гришки Новых сама собой вцепилась в бронзовую статуэтку и с размаху швырнула ее в окно. Стекло рассыпалось множеством осколков, и жавшийся к стенам домов снежный ветер ворвался в квартиру на Гороховой.
— Ты должен мне повиноваться, — взревел Хаврес, — если желаешь повелевать!
— Ступай прочь, бесово отродье! — Распутин рухнул с разбегу на колени как подкошенный и, выискивая икону в углу, заорал что было мочи: — Отче наш! Иже еси на небеси! Да святится имя Твое!
— Э нет, так дело не пойдет — захрипел демон, и хрустальная люстра, висевшая под потолком, сорвавшись с крюка, устремилась к ногам Старца. — Не гневи меня, смертный!
— А сам-то, сам-то! Что тут буянишь? — взмолился Гришка. — Пошто тем силу свою не казал?
— Не время пока мне открываться.
— Вот и я поберегусь. А то посулы твои сладкие, да нутру с тех посулов горько. Видал я, как пули в живых людях скважины дырявят. Уж извини-подвинься, не желаю.
— Ты неуязвим!!!
Неведомая сила подхватила Григория Новых, подняла с колеи и, точно за шиворот, поволокла к окну. В лицо ему ледяным холодом ударяла январская метель. С улицы слышались чьи-то возбужденные голоса. Кто-то звал городового, указывая на вылетевшую из окна третьего этажа бронзовую скульптуру. Выпучив глаза от ужаса, Распутин попытался было схватиться за раму, почувствовал, как ногти его впиваются в твердое дерево… Но тщетно, пустая затея. С тем же успехом он мог пытаться задержать мчащийся на всех парах локомотив. Все та же неумолимая сила тараном ударила ему в спину и, разбивая лицом и грудью уцелевшую часть стекла, он с воплем ужаса вылетел из окна. Вслед летящему телу посыпались осколки, норовя вонзиться в мягкую плоть. Удар. Распутин услышал, как взвыла собравшаяся вокруг городового толпа, как испуганно заржала извозчичья лошадь.
— Человек убился! — кричали над головой.
— Господи, да это ж Старец! Точно, точно.
Пронзительный крик бил его по ушам. Распутин заскрипел зубами и сжал пальцы в кулаки, загребая полными горстями снег. Он лежал, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Голос демона пропал и более не отзывался. Но боли также не было, даже намека на боль. Он согнул колени и медленно поднялся.