Пройдя караул отсалютовавших гвардейцев, князь Эстерхази замер перед дверью. Всю дорогу из замка Лек в Вену он обдумывал речь, с которой обратится к императору, умоляя его ради спасения Отечества незамедлительно передать трон эрцгерцогу Карлу. Фразы получались напыщенными и пустыми.
Теперь он глядел на позолоту барочных завитков, украшающих дверь, и сознавал, что обратной дороги нет. Этот чертов русский не блефовал! На каждый ход у него был заготовлен свой, точный и убийственный.
Дежуривший у двери офицер удивленно поглядел на князя.
— Вас что-то беспокоит, ваше светлейшее высочество?
— Пожалуй, — кивнул Миклош Эстерхази. — Плохие новости.
Он мельком кинул свой, по обычаю мрачный, взгляд на собеседника и вдруг заговорил неожиданно быстро и пространно:
— Окажите любезность, найдите дежурного лейб-медика и попросите его срочно прибыть сюда. Пусть возьмет с собой лекарства. Не знаю, чем уж он там пичкает его величество, но лучше будет, если он прихватит это с собой.
— Я сейчас распоряжусь.
— Прошу вас, сделайте это сами. Речь может идти о жизни и смерти. Вы производите впечатление человека сообразительного. Надеюсь, таковым и являетесь. Разыщите лекаря.
— Но мой пост?
— Считайте, что я вас заменил. Поторопитесь!
— Слушаюсь, господин генерал!
Лишь только дежурный офицер бросился выполнять его просьбу, Миклош Эстерхази тихо открыл дверь в императорскую опочивальню и, войдя, протянул руку туда, где была подвешена ночная лампа. «Есть!» — на губах князя Эстерхази появилась недобрая ухмылка. Он рванул нащупанные в темноте провода и, почувствовав, как они обвисают мертвой змеей, соединил их оголенное жало.
— Ваше Императорское Величество!
Храп прекратился.
— Проснитесь, проснитесь немедленно!
— Что? Что такое? — Старческий голос монарха звучал испуганно. — Что случилось?
— Эрцгерцог Карл — изменник! Венгрия капитулирует!
— Что?! — Франц-Иосиф резко надавил на кнопку. Молния пробежала между оголенными контактами, с грохотом и треском сжигая кусок провода.
— Ах-х! — Император захрипел, судорожно хватаясь за грудь. Миклош Эстерхази услышал приближающийся топот ног. Он распахнул дверь.
— Доктора, скорей!
Спустя несколько мгновений перепуганная толпа слуг, лакеев, гвардейцев накатилась волной на императорский альков.
— Доктора, скорей!
Спустя несколько мгновений перепуганная толпа слуг, лакеев, гвардейцев накатилась волной на императорский альков.
— Посторонитесь! Посторонитесь! Я доктор! — послышалось среди толпы.
Князь Эстерхази не смотрел туда, откуда доносился этот голос. Он глядел на давешнего офицера, попытавшегося включить свет и теперь с удивлением рассматривающего обугленные концы провода. Взгляды их встретились…
— Император мертв, — объявил ученый эскулап с положенной случаю торжественной грустью.
— Да здравствует император Карл! — Во весь голос закричал князь Эстерхази.
— Да здравствует император Карл! — подхватил его слова стоящий рядом офицер, а вслед за ним и все присутствующие.
* * *
Всю дорогу Барраппа проклинал идею, в первый миг казавшуюся ему удачной. Багажный ящик, в который летом складывался кожаный верх салона, по виду казался довольно просторным. На деле же скрючившийся нотер едва-едва смог уместиться в нем, точно рука в перчатке, и всю дорогу он сполна ощущал на себе всякую кочку, всякий ухаб. Чтобы не задохнуться, ему пришлось наделать дырок. Благо кинжал храмового стража позволил пробивать железо как топленое масло.
Всю дорогу он силился представить себе далекие горы, согретые полуденным солнцем, и затерянный среди них храм. Ему казалось, что он слышит, как ставшие в круг жрицы призывают на помощь тридцать шесть праведников, в безвестности живущих во всех уголках мира — тридцать шесть столпов, на которых зиждется милость божья к роду человеческому.
* * *
— …Господин обер-лейтенант, торпеда прошла под килем.
— Проклятие!
— И…
— Ну, что еще?
— Почему-то заклинило торпедный аппарат.
* * *
— …Ваше превосходительство, ваш приказ бесчестен. Я… отказываюсь его выполнять.
— Мальчишка! Да ты соображаешь, с кем говоришь?! Я тебя самого расстреляю!
— Это ваше право, но я не стану расстреливать пленных!
* * *
Барраппа не мог слышать этого. До его ушей доносился только рев мотора, какой-то лязг и шорох колес, в голове же крутились бессвязные обрывки чьих-то разговоров, прерываемые криками о помощи, выстрелами и странным, нечеловеческим смехом.
— …Господин комиссар, — слышалось ему. — В городе творится что-то невообразимое! В Париже мятеж!
— Чего же они хотят?
— Они ничего не хотят. Они громят магазины и убивают людей…
* * *
— …Ваше сиятельство, портсмутские докеры требуют немедленно прекратить войну. Они подожгли корабль с пшеницей, пришедший из Канады.
— Зачем?
— Чтобы обратить внимание на свои требования.
— Прикажите стрелять в них из пушек, чтоб им был понятней наш ответ.
* * *
Барраппу дико мутило. Звук неведомых голосов, смешение языков, взывающих о помощи, грозили взорвать его голову, точно воздушный шар, переполненный воздухом. И этот хохот… Хохот?!
Барраппа рубанул клинком по защелке хитрого замка багажного ящика. Та отлетела, словно была сделана из глины, а не из закаленной крупповской стали. Толчок, и Барраппа, выпрямившись, атакующей коброй прыгнул в мягкий пушистый снег.
И в тот же миг он увидел, как разлетаются, точно отброшенные взрывной волной люди, как отрывается от земли и летит куда-то автомобиль с императорскими орлами на дверцах…
Распутин стоял в нескольких шагах от него и хохотал, уперев руки в бока. Его черная с проседью борода развевалась порывами невесть откуда взявшегося ветра, явственно напоминая пиратский флаг.