— Вот, наверное, и бегуна вашего изловили. — Платон Аристархович попробовал свести дело в шутку, но сам почувствовал, что момент неудачен и схватил трубку. — Что? Начальник императорской Военно-походной канцелярии? Да, конечно, соединяйте. — Он повернулся спиной к Лаис, точно надеясь таким образом заглушить произносимые слова, а более показывая, что этому разговору не нужны свидетели. Беседа вышла довольно продолжительной. Когда минут через десять полковник Лунев закончил разговор, Лаис в кабинете не было. Он открыл дверь в приемную. — Христиан Густавович, краткая сводка по делу Александра Федоровича Керенского готова?
— Как водится, Платон Аристархович, все в лучшем виде.
— Господин поручик, возьмите дежурный мотор и с максимально возможной скоростью доставьте материал лично князю Орлову.
— Есть! — Жандарм звонко бряцнул шпорами.
— А где, — Лунев обвел глазами помещение, — госпожа Эстер?
— Ушла, — поручик обескураженно поглядел на Снурре, — минут уж пять, а то и поболе, как ушла.
— А где, — Лунев обвел глазами помещение, — госпожа Эстер?
— Ушла, — поручик обескураженно поглядел на Снурре, — минут уж пять, а то и поболе, как ушла.
ГЛАВА 27
И женского рода все как одна: красавицы, лошади, власть и война…
Редьярд Киплинг
На фургоне, запряженном парой мышасто-серых лошадок, красовалась надпись «Мыловарня Ходакова». Привратник, а с ним еще угрюмого вида субъект, запихнули Барраппу внутрь живодерного ящика, заперли решетку амбарным замком и уселись рядом на маленьких скамеечках сбоку.
— Вздумаешь озоровать — пристрелю! — щедро заверил привратник, доставая из кармана длинного тулупа короткоствольный револьвер, словно в насмешку именуемый «бульдогом».
Барраппа молча пожал плечами. Что было ему говорить? Что умереть от пуль в любом случае предпочтительнее, нежели сгинуть подо льдом? Он и вправду думал так. Но умирать вовсе не входило в его планы. Возница, должно быть, третий из назначенного Бомбардиром эскорта, прошелся бичом по конским спинам, и те обреченно потянули ненавистную поклажу по заметенным улицам предместья.
— Ну что, шпиен? — злорадно улыбаясь, продолжал глумиться привратник. — Думал, как из кичи утек, так все — раздолье, вольный ветер? Нет уж, мы хоть у легашей с рук не едим, а Отечество не продаем. У нас закон крепкий.
— Я не шпион, — тихо проговорил Барраппа, заставляя охранников вслушиваться в свою речь.
— Рассказывай, — насмешливо кинул его конвоир.
— Могу рассказать. Бомбардир прав, мои люди квартиру на Большой Морской обнесли.
— Прав-неправ, теперь-то что за печаль? — Караульный махнул рукой.
— Как скажешь. В квартире золота было — как в папиросе табака. Люди мои дочиста все не вымели, не успели, но ларец один прихватили. В нем золота с камешками на много тысяч будет.
— Ишь ты! — присвистнул Курносый.
— Среди другого — подарок царя, — продолжал внушать Барраппа, вспоминая лавку в самом начале Большой Морской с выбитыми прямо в стене дома золочеными буквами названия «Фаберже», — бриллиантовое колье кардинала Рогана. Оно с полмиллиона стоит. Вот жандармы нас и ловили.
— Брешешь! — восстанавливая перехваченное волнением дыхание, прохрипел «конвоир».
— Могу не говорить.
— Да уж начал, так сказывай, — подал голос второй караульный.
— Я дело задумал, и ларец прятал я. Отпустите меня — место укажу.
— Но ты ж помнишь?.. — Курносый вновь продемонстрировал Барраппе револьвер.
— Какой мне от сокровищ прок, если я помру нынче? А и вам, хоть всю жизнь ищите, их не найти.
— Верно говорит, — тихо вы молвил живодер. — Ну, чего, Курносый, как порешим?
Оба стража все еще полагали, будто сами решают и судьбу приговоренного к смерти, и участь его клада. Они не ведали, что с того мига, как, развесив уши, начали они внимать истории о «пещере Али-Бабы», воля их накрепко была захвачена сидевшим за решеткой пленником.
— Сказывай, куда ехать, — придвигаясь к решетке, зашептал привратник.
— Да уж ясно, не за Урал. На Большую Морскую, там покажу.
— Эй! — Конвоир стукнул кулаком по стенке возка.
— Егорка! На Большую Морскую едем!
— Чего для? — послышалось снаружи.
— Того для. Сказано, поворачивай, стало быть, поворачивай, рыло чухонское!
Барраппа почувствовал, как собачий ящик меняет направление движения, и чуть заметно усмехнулся.
Дворы на Большой Морской были хорошо известны капралу Длугашу, как и тамошние дворники с их нравами и повадками. Дворник Федот, грузный степенный с окладистой, в полгруди, бородой, гордо демонстрировал Георгиевский крест, полученный за русско-японскую, и рассказывал всем, кто желал послушать, о тех временах, когда был фельдфебелем. Под Ляоляном ему оторвало два пальца, и теперь бывший ужас молодых солдат каждый вечер запирался в дворницкой и мрачно пил горькую во славу русского оружия. Затем падал мертвецки пьяный и просыпался к полуночи на пару минут, чтобы закрыть ворота. Дворника ругали ежедневно, но выгнать героя войны не могли.
Подойдя к дворницкой, Барраппа убедился, что Федот уже не вяжет лыка, и кивнул сопровождающим. Две тени проскользнули во двор вслед за Барраппой. В это время здесь никого не было.