— Если вы, уважаемый, считаете, что имеете право угрожать слабым и беззащитным, ставя им в вину надуманные поступки, то вы глубоко ошибаетесь, — с жаром проговорила она, не сводя с моего хозяина разгневанного взгляда. — Думаете, что с воцарением Кронидов на Олимпе справедливость в Элладе закончилась и каждый может творить суд по своему собственному желанию? Ошибаетесь! Есть в мире еще силы, способные вступиться за несправедливо обиженных и оскорбленных!
— Золотце, ты что это завелась-то? — Сеня удивленно похлопал глазами, словно сенбернар, увидевший, как соседский кот внаглую жрет из его миски. — Чего такого я опять сотворил?
— Ах, вы даже не поняли, что нанесли беззащитному поэту страшную обиду? — стервозная правдолюбица всплеснула руками. — Гомер, между прочим, пытался спасти всех нас и вашего друга, — она театрально указала на растерянного Жомова, — от неминуемого падения в пропасть. Единственным выходом было направить колесницу вдоль скалы, и в том, что на дороге оказался ваш пес, Гомер не виноват. Он не пытался задавить вашу собаку, сударь. Еще раз повторюсь, что достойнейший поэт пытался лишь спасти нас, а вы за это пообещали его ослепить, предварительно ударив по голове…
— Ну вот. Опять сейчас компенсации требовать будет, — обреченно вздохнул Сеня.
— Именно так! — воскликнула Немертея, вновь переходя на «ты». — Ты должен извиниться перед поэтом и…
— Все! Понял! — так рявкнул Рабинович, что титанида от неожиданности замолкла.
А Сеня, зло посмотрев на нее, пошарил по карманам форменки и достал оттуда позеленевшие десять копеек.
Резко развернувшись, чеканя шаг, он подошел к колеснице и, схватив Гомера за грудки, притянул его к себе так, чтобы перепуганное лицо поэта оказалось прямо напротив оскаленной не хуже моей физиономии кинолога.
— Извини, друг, — прошипел Рабинович прямо в лицо Гомера. Поэт попытался что-то ответить, но едва он открыл рот, как мой Сеня тут же запихнул туда десять копеек.
— Вот тебе компенсация и за моральный, и за физический ущерб. И за сегодняшний случай, и на десять лет вперед. Ты удовлетворен? — полюбопытствовал Рабинович. Гомер, не решившись еще раз открыть рот, чтобы туда не засунули еще что-нибудь, например, булыжник с дороги, молча закивал головой. Сеня отпустил его и повернулся к Немертее.
— Я извинился. Теперь мы можем ехать дальше? — поинтересовался он у титаниды.
Та задумчиво посмотрела в лицо моему хозяину и перевела взгляд на Гомера. Античный поэт то ли от шока, то ли просто получая от этого удовольствие, продолжал кивать головой. Немертея кротко вздохнула.
— Пойми меня. Я не хочу сказать, что ты плох сам по себе, — смиренно проворковала она. — Может быть, в твоих краях, в Ментовии, действительно люди ведут себя грубо по отношению к соотечественникам, но мы находимся в центре цивилизованного мира и…
— Так нам можно ехать дальше или нет? — едва не срываясь на рык, поинтересовался мой Сеня.
Может быть, до него наконец стало доходить, что именно собой представляет новая пассия?
— Вот и снова ты груб, — вздохнула Немертея, но развивать свою мысль не стала, обреченно махнув рукой. — Ладно, надеюсь, у меня еще будет время, чтобы сделать из мента цивилизованного члена общества. Ну а пока поехали.
— Спасибо, — Рабинович отвесил девушке земной поклон и повернулся к Жомову. — Чего застыл? Давай трогай!
— Что потрогать? — не понял омоновец.
— Пистолет свой! — рявкнул Сеня.
Жомов полез в карман, и Попов едва не подавился собственным языком от смеха. До Ивана наконец дошло, что над ним издеваются. Омоновец начал спешно багроветь.
— Жевательницу закрой, кабан перекормленный, — рявкнул он на Андрюшу. — Или я тебе туда оба берца засуну!
— Ну вот, опять я крайний, — поперхнулся Попов и посмотрел на титаниду, забирающуюся в колесницу. — Немертеечка, за меня заступиться не хочешь? Я ведь тоже униженный и оскорбленный.
— Руку бы лучше подал, — отмахнулась от него титанида, все еще страшно разочарованная неудачной попыткой приобщить Рабиновича к цивилизации.
Попов горестно вздохнул и, схватив Немертею за запястье, одним мощным рывком загрузил ее в колесницу. Мой Сеня прошествовал мимо, даже не посмотрев в сторону грустной титаниды-правдолюбицы, и забрался на спину своей кляче. Несколько секунд наш караван безмолвной скульптурной группой красовался посреди дороги, а затем Жомов подхлестнул свою лошадь и вновь возглавил пелетон. Правда, теперь мы не неслись вперед с бешеной скоростью, а еле плелись вниз, к не подозревающей еще о приближении ментов колонии кентавров с требующимся нам Хироном во главе.
Немертея была права, когда говорила, что поселение парнокопытных мутантов находится недалеко от входа в лощину. Вот только после встречи с бандой распоясавшихся расистов и рэкетиров на той стороне гор я здорово сомневался в том, что нам у Хирона окажут «самый радушный прием», на который так рассчитывала правдолюбивая титанида. После недавней стычки даже неоднократные Жомовым заверения жены в том, что он бросает пить, выглядели куда правдоподобнее! Мои менты, пожалуй, считали так же, поэтому на территорию поселения въезжали с большой осторожностью. Ваня даже на всякий случай предложил сразу при прибытии двум-трем уродам задние копыта с передними поменять, но Сеня, прислушавшись к голосу «титановой совести», уговорил соратника повременить с проведением в жизнь омоновской методики профилактики преступлений.
Ваня даже на всякий случай предложил сразу при прибытии двум-трем уродам задние копыта с передними поменять, но Сеня, прислушавшись к голосу «титановой совести», уговорил соратника повременить с проведением в жизнь омоновской методики профилактики преступлений.
Если честно, после Дельф, Коринфа и прочих древнегреческих чудес архитектуры, я надеялся увидеть в поселении кентавров достаточно много признаков цивилизованного мира, но был здорово разочарован: античной культурой тут и не пахло! Почти вся колония кентавров располагалась в целой анфиладе пещер, невесть каким образом появившихся на склонах гор, и лишь почти у самой кромки леса, прямо у подножия склонов, ютились десятка три перекошенных каменных строений, лишь отдаленно похожих на человеческие дома.