— Чем тут так воняет? — скривился Жомов. — У нас в детдомовской кухне приятней пахло, чем в этой дыре. И вы думаете, я тут ночевать останусь?
— Я рядом, на уступе, еще одну пещеру заметил, — проговорил в ответ Гомер. — Она поменьше этой. Может быть, там поуютнее будет?
— Пошли посмотрим, — скомандовал Рабинович.
Соседняя пещера действительно оказалась не такой большой, как первая. А точнее сказать, была совсем мизерной, поскольку даже в сгущавшихся сумерках можно было рассмотреть ее заднюю стену. Впрочем, если не рассчитывать на установку двуспальных кроватей, то пятеро человек могли в ней довольно сносно разместиться. К тому же в отличие от первой дыры в скале, здесь абсолютно ничем не воняло.
— Решено. Забираемся сюда, — вынес приговор Сеня. — Ваня, займитесь с Гомером дровами, а мы спрячем где-нибудь лошадей и поднимем наверх вещи.
Был бы на месте Жомова Андрюша Попов, он бы непременно начал брюзжать, выискивая себе занятие полегче. Но Ваня — парень детдомовский. Работы в жизни, до того как попал в милицию, он перепробовал много всякой-разной и не привык отлынивать.
Молча кивнув, омоновец слегка подтолкнул вперед зазевавшегося греческого поэта и отправился вниз по склону в поисках сухого валежника. Рабинович поспешил следом, торопясь побыстрее разгрузить колесницу и спрятать где-нибудь в кустах лошадей, поскольку затащить этих кляч на горную кручу, да еще в темноте, совершенно не представлялось возможным.
Попов, естественно, начал ворчать по поводу того, что нормальные люди уже спят давно в теплых постелях и лишь он мотается бог знает где, да еще и вынужден по горам лазить с баулом на плече, будто горный вьючный козел. Сеня терпел его стоны ровно до тех пор, пока Андрюша не начал утробно-заунывным голосом акцентировать внимание пролетавших мимо сов и летучих мышей, указывая, кто именно вынуждает его вести столь тяжелый образ жизни.
— Попов, ты не горный козел, — оборвал стенания друга Рабинович. Андрюша настороженно застыл с мешком в руках. — Запомни раз и навсегда, что ты эксперт-криминалист нашего родного отдела внутренних дел, временно откомандированный на спасение вселенной. А это значит… — Попов разомлел, а Сеня вдруг рявкнул: — А это значит, что ты хуже горного козла! Ты хуже даже простого деревенского козла, и будешь сейчас совсем плох, если не заткнешь свою пасть и не займешься делом!
— Сам ты психованый, — выдохнул Андрей и, взвалив себе на спину сразу два мешка, потащил их в гору. — Тебя в гаишники переводить нужно.
Для нормального мента такое предложение, конечно, было неприкрытым оскорблением, но Сеня благоразумно решил сделать вид, что ничего не слышал. Он посчитал, что пока Попов хоть что-то делает, его лучше не тревожить, поскольку в противном случае ворчливый криминалист мог бы просто объявить сидячую забастовку. Плюнув вслед довольно ухмыляющемуся Попову, Рабинович приказал Гераклу спрятать где-нибудь лошадей и покормить их, а сам, подхватив с земли мешок с припасами, пошел наверх, к пещере.
Примерно через полчаса, когда над горами окончательно стемнело, перед входом в пещеру полыхал маленький, но жаркий костерок, на котором Попов разогревал жаркое. Мешки с припасами и вином были свалены в углу пещерки, а на ее полу практичный Жомов соорудил настил из веток, на котором путешественникам и предстояло провести ночь. Около огня собрались почти все члены героической экспедиции к вершинам Олимпа. Не хватало только Мурзика, да и Геракл еще не вернулся. Гомер сидел в сторонке, опасливо косясь на костерок.
— Слушайте, а вам не кажется, что этот огонь покажет разбойникам, где мы находимся, — кивнув в сторону леса, проговорил он.
— Это было бы хорошо, — хрустнув костяшками пальцев, счастливо оскалился Жомов. — Пусть придут. А то я сегодня что-то слабовато размялся.
— О, удивись же, Эллада, доблести Вани-героя, — восхищенно пробормотал себе под нос поэт. — В битву всегда он стремится, сон позабыв и усталость. Пусть же завидуют боги! Силой он равен титану…
— Слушай ты, урод, — обидевшись, перебил его Жомов. — Если ты еще раз меня с этим водонагревательным прибором сравнишь, я тебе ухо откушу!
— Лучше глаз выдави, — меланхолично посоветовал Рабинович.
Попов хмыкнул, а Гомер, опасливо посмотрев на российских милиционеров, отодвинулся от них подальше. За свою недолгую практику общения с ними античный поэт уже успел понять, что с ментами лучше не связываться, и благоразумно предпочел заткнуться. А Жомов, тут же забыв о его существовании, посмотрел по сторонам.
— И где мой курсант? — удивленно спросил он пустоту, а затем рявкнул во всю сержантскую глотку: — Геракл, строиться на вечернюю поверку!
Попов прыснул в кулак, представив, как простодушно доверившийся истязателю греческий полубог начинает рассчитываться на первый-второй. Сеня, кивнув головой в сторону омоновца, покрутил пальцем у виска, но Иван ничего этого не заметил.
Сеня, кивнув головой в сторону омоновца, покрутил пальцем у виска, но Иван ничего этого не заметил. Он подождал пару секунд, напряженно вглядываясь в темноту. А когда собрался воззвать к чувству дисциплины своего подопечного еще раз, пригрозив тремя нарядами вне очереди, запыхавшийся Геракл взобрался на скалу и вытянулся перед своим сэнсэем в струнку. Жомов самодовольно улыбнулся и приготовился отчитать подопечного за излишнюю медлительность, но в этот момент где-то внизу, у леса, зашелся истошным лаем Мурзик. Рабинович вскочил, отстегивая от пояса дубинку.
— Что за ерунда? — удивленно поинтересовался он.