Престарелый жрец Аполлона такой наглости не ожидал и совершенно оторопел. Несколько секунд он смотрел куда-то в потолок храма, шамкая беззубым ртом и размахивая руками, но отыскать под куполом соответствующую случаю шпаргалку так и не смог. А когда старик наконец придумал ответ на дерзость чужестранца и перевел глаза на Ваню, то наткнулся на один из самых лучших ледяных взглядов омоновца и в этот раз позабыл не только слова, но и буквы греческого алфавита. Вдобавок ко всему, он еще и застыл, как жаба перед удавом. Сеня следил за этой сценой с ухмылочкой на губах, ожидая, когда дедок сломается и начнет колоться, а Немертея, переведя взгляд с одного спорщика на другого, откровенно испугалась за жреца и заслонила его своим телом. Глядя на омоновца, она укоризненно покачала головой и обернулась к служителю бога.
— Почтенный Анхиос, — успокаивающим голосом проворковала она. — Вы знаете, что я титанида и ввиду этого не могу испытывать к Зевсу особой любви и симпатии. И все же я должна замолвить за него слово…
Старый жрец наконец смог оторвать взгляд от Жомова и удивленно перевел глаза на Немертею. А та, увидев реакцию Анхиоса, заговорила столь страстно, что, найми ее Бен Ладен в адвокаты, Буш не только бы не стал бомбить Афганистан, но, прослезившись, засыпал бы Кабул розовыми лепестками. В этот раз застыли все, не сводя с нее взгляда, а Сеня и вовсе впился в девицу влюбленными глазами, забыв даже хлопать, хоть изредка, ресницами.
— Все мы удивляемся, почему в нашем мире столько много несправедливостей и бед, страданий и боли, разочарований и горести, — с жаром проговорила Немертея. — Мы виним во всех этих ужасах богов, соседей, лимиту и беженцев с Кавказа, но никогда не задумываемся об истинных причинах этого бездонного моря страданий, а ведь они очевидны.
— Мы виним во всех этих ужасах богов, соседей, лимиту и беженцев с Кавказа, но никогда не задумываемся об истинных причинах этого бездонного моря страданий, а ведь они очевидны. Мы знаем правильный ответ, но не находим в себе силы произнести его вслух. Более того, мы даже думать о нем не хотим, каждый раз загоняя очевидное в самые потаенные глубины души…
— Девушка, а можно все это как-нибудь попроще сказать? — попытался перебить ее Ваня, но Сеня зашипел на него: «Заткнись!», и омоновец, пожав плечами, зевнул и отвернулся в сторону. А Немертея даже не заметила, что ее хотели прервать.
— …и это наша самая большая беда, — продолжила она, не снижая тона. — Я назову тебе вслух, Анхиос, то, чего не хочешь ты сказать себе сам. Я скажу тебе, в чем причина страданий рода человеческого, поражения титанов и скорого краха олимпийцев. — Немертея сделала небольшую театральную паузу. — Эта причина в нас самих. Она кроется в нашем корыстолюбии, в нашем стремлении урвать себе кусок получше за счет кого-то другого…
— И что в этом плохого? — искренне удивившись, вполголоса проговорил Ваня. — Даже «духи» в учебке знают, что завтрак съешь сам, обед отбери у друга, а за ужин морду разбей врагу.
— Жомов, если ты сейчас не заткнешься, то я твой пистолет в ближайшей речке утоплю! — зашипел на него Рабинович, и Ваня, испуганно схватившись за кобуру, мгновенно замолчал. Немертея покосилась на них, но продолжила свою речь, как ни в чем не бывало.
— И пока так будет продолжаться, все мы будем страдать, — с пафосом закончила она первую часть. — Все это я говорила потому, почтенный Анхиос, что хотела объяснить, отчего и Зевс имеет право на справедливость. Ведь, в сущности, захватив власть, он не стал счастливее. Напротив, проблем у него прибавилось, и его исчезновение подтверждает это. И ты не станешь счастливее, получив выгоду на чужом горе. Нужно отринуть от себя желание легкой наживы, и тогда спокойствие снизойдет на твою душу, почтенный жрец. А за ним придет понимание окружающего мира и счастье от того, что не лежит на тебе грех подлости, — девица вскинула вверх руки. — Помоги нам, Анхиос, и пусть не смущает тебя возвращение Зевса. Я уверена, что, придя на Олимп, царь богов не останется прежним. Хлебнув горя, Кронид уже не сможет вершить неправый суд, и критерием его поступков станет Высшая Справедливость!
Немертея замолчала, и несколько секунд в абсолютной тишине храма эхо ее голоса перебегало от колонны к колонне, никак не желая умолкнуть. Попов покосился в его сторону и слегка кашлянул, предупреждая о том, кто в доме хозяин звуковых эффектов, и эхо, скромно потупившись, спряталось за статуей Аполлона, надеясь еще погулять по храму после ухода незваных пришельцев.
Несколько мгновений после этого старенький, пристыженный Анхиос тупо смотрел себе под ноги, а потом залился горючими слезами. Сделав пару нетвердых шагов, он обнял Немертею и уткнулся ей в грудь, пропитывая тунику влагой души. Девица стала гладить его по лысеющей голове, но это не уменьшило, а, напротив, лишь усилило истеричные всхлипы.
Сумасшествие оказалось заразным. Геракл, глядя на душещипательную сцену, пару раз шмыгнул носом, а затем, заревев, как вятская белуга, бросился к Немертее и обнял ее сзади, так же, как и дед, уткнувшись в тунику носом. На груди девицы места для него не осталось, поэтому сыну Зевса пришлось довольствоваться плечом, увенчанным колючей застежкой.