— Расскажите, что тогда произошло, при каких обстоятельствах? И как удавалось столько лет это скрывать?
— Мне едва пятнадцать стукнуло, а ему было двадцать три. Я была полная дура. Ничего про секс не знала. Нас было восемь детей у мамы, и, видимо, мне льстило его внимание. Наверное, я жаждала любви. Он был мой дядя. Сказал, что любит меня и что я особенная… Это было-то всего один раз, а спустя примерно месяц меня стало тошнить, и я совершенно не соображала, что со мной. Пришел врач и сказал моему отцу, что я беременна. Понимаю, сейчас в это трудно поверить, но мы были очень религиозной семьей и никогда о таких вещах не говорили. Самое странное — он все отрицал, говорил, что это не он, что я лгу. И ему поверили, а меня отослали жить к маминой сестре. Я родила, на следующий день девочку забрали, и с тех пор не проходило дня, чтобы я не думала о ней. Как она там, здорова ли, счастлива ли. Но я подписала бумагу, отдала свои права. Знали бы вы, как это тяжело — не иметь возможности даже поискать ее. Но я не могу с ней так поступить — так ее опозорить. А теперь вот пожалуйста. — Она смотрела вдаль. — Если он обидит мою дочь, я его никогда не прощу.
Дена вдруг снова занервничала.
— Простить его? Кажется, вы не совсем понимаете. Вся ваша жизнь может разлететься вдребезги. Огромная работа, которую вы с Чарльзом делаете. Вы должны чувствовать ярость!
— Ох, поверьте, я в ярости, — сказала Пэгги, — и страшно мне до смерти, но что я могу сделать-то?
Дена, подогретая водкой, в отчаянной браваде заявила:
— Зато я могу кое-что сделать. Я подам заявление об уходе, вот что. Скажу — если они будут настаивать, я уйду. Меня, может, и так уволят, если разнюхают, что я вам сказала. Так что я просто приду утром в понедельник и уволюсь.
— Нет, Дена, не вздумайте. Вы говорили, об этом все равно так или иначе узнают.
— По крайней мере, не от меня. А если узнают, все отрицайте. Скажите, что этот человек лжет. Поверят вам и Чарльзу, а не этому ублюдку.
— Не могу.
— Подумайте. Это сломает вам жизнь. Вас же превозносят. Им будет все равно, кого вы пытаетесь защитить. Им важно одно: что вы родили ребенка, не будучи замужем, и скрыли этот факт. Думаете, вас простят? Нельзя ломать себе жизнь из-за одной-единственной ошибки двадцатилетней давности. — Дена тронула ее за руку: — Послушайтесь меня, Пэгги, отмените это чертово интервью. Скажитесь больной, или что ваша мама при смерти, да что угодно придумайте, только откажитесь. Наймите убийцу, мне плевать, только сделайте что-нибудь. Они нечестно играют. Кому и что вы должны? Пэгги, не будьте дурочкой, вы не обязаны раскрывать душу перед этими людьми.
Сам Иисус Христос солгал бы, попади он в вашу ситуацию!
— Я должна поговорить с Чарльзом. Не знаю, как быть.
— Я говорю вам, как быть. Солгите.
— Но это правда.
— Тогда скажите, что вас изнасиловали.
— Но меня не насиловали… В смысле, я сама позволила ему поцеловать меня. Может, я сама была виновата, я же не говорила «нет» до тех пор, пока…
— В каком смысле — виновата? Вам было всего пятнадцать. А ему сколько, говорите?
— Двадцать три.
У Дены загорелись глаза.
— Вот оно, Пэгги, пригрозите ему! Вы же были несовершеннолетней. Он может сесть в тюрьму за изнасилование.
— Изнасилование?
— Да!
— Нет. Так я с ним поступить не смогу.
Дена кинула взгляд на парочку, занявшую соседний стол, и обнаружила, что в ресторанчик потянулись на обед люди.
— Знаете, нам лучше уйти. Отправляйтесь домой и поговорите с Чарльзом.
— Дена… Не знаю, как вас благодарить за предупреждение. Не представляю пока, что можно тут сделать, разве что молиться.
— Ну, можете молиться, если хотите, но поначалу я бы пригрозила ему арестом.
— Дена… — теперь Пэгги взяла ее за руку, — как бы то ни было, пообещайте, что не станете из-за этого увольняться. Я не переживу, если еще и это будет на моей совести.
Дена кивнула:
— Ладно, обещаю.
— Спасибо. — Пэгги сжала ей руку.
Дена подождала несколько минут, чтобы не увидели, как они выходят вместе. На улице она почувствовала слабость в ногах и поняла, что на самом деле храбрости в ней меньше, чем казалось.
Власть как игра
Нью-Йорк
1973
Следующие несколько дней на работе Дена ощущала себя узником камеры смертников. Позвонит ли Айра? Чем ближе к интервью, тем страшнее ей становилось, тем сильнее не хватало воздуха. В это утро она потянулась за таблеткой валиума и едва не выпрыгнула из собственной кожи от телефонного звонка.
— Да?
— Быстро ко мне! — рявкнул Уоллес.
Дена шла по коридору, и сердце ее колотилось как бешеное. Может, это последние метры перед концом ее карьеры. Она негромко постучала.
— Входи. — Уоллес встал и самолично закрыл дверь. — Сядь.
Он сердито смотрел на нее через стол.
— Я знаю, это не разобьет тебе сердце, но придется отменить этот чертов вопрос насчет ребенка Гамильтонихи.
— Почему?
— Джулиан Амзли не разрешает. Боится, что его засудят.
— Почему?
Уоллес жахнул кулаком о стол.
— Да потому что этот хрен чертов, которого откопал Капелло, теперь утверждает, что наврал! И ему хватает наглости, черт бы его подрал, отрицать эту хренотень про ребенка, так что все отменяется. — Уоллес отдышался и продолжал: — Представь, ублюдок отказывается от своих слов. Сукин сын, ренегат чертов. С кем приходится дело иметь, а! Лгуны, обманщики, жулики. Никакой совести у людей не осталось.