Но время шло, и ей все больше нравилось работать у Лили. Нравилось быть Марион Чапмэн — простой работницей без лишних проблем. Лили нашла ей квартирку в районе Йорквилля, где жили преимущественно немцы. Она ела немецкую еду, слушала знакомую музыку. И писала отцу: «Здесь совсем как дома, в Вене».
Она ничего не знала о политических убеждениях Лили. Для нее это была просто милая женщина, давшая ей работу. В то лето она ни о чем не думала, и, хотя скучала по папе, в Нью-Йорке ей нравилось. Нравилось быть среди своих. Но продолжалось это недолго. Прочитав в газете о том, что Тео лишили награды, она представила, как он раздавлен. Музыка — его жизнь. Человек тонкий, легковозбудимый, — страшно даже подумать, что он может с собой сделать. Она звонила, но не дозвонилась, поэтому немедленно взяла билет на поезд и помчалась в Сан-Франциско, но, пока добралась, он успел снова исчезнуть. Надеясь, что Тео вернется, она осталась в Сан-Франциско и устроилась работать в универмаге, ссылаясь в качестве рекомендации на предыдущее место работы. Он не вернулся. Наконец она сдалась и решила возвращаться в Вашингтон к отцу. Но встретила Джина Нордстрома. Она не собиралась влюбляться, но начиная с первого раза, когда они пошли ужинать и он заказал это глупое розовое шампанское, она уже ничего не могла поделать. Она с самого начала собиралась рассказать Джину про отца и брата. Собиралась, но после того, что случилось с Тео, когда люди узнали, кто он, она боялась его потерять, и чем сильнее влюблялась, тем больше боялась. Она не знала, как он отреагирует на то, что в ней течет негритянская кровь, даже если ее всего лишь капля.
Она не знала, как он отреагирует на то, что в ней течет негритянская кровь, даже если ее всего лишь капля. Он был такой открытый, может, ему и все равно было бы, но жизнь научила ее: когда дело касается расовых вопросов, ни в чем нельзя быть уверенной. Притворяясь белой, она слышала, как милейшие с виду люди говорят кошмарные вещи. И продолжала откладывать разговор.
Всякий раз, как они проходили мимо чернокожего человека или группки чернокожих солдат, она напрягалась, боясь, что Джин ляпнет что-нибудь недостойное. Но он ни разу ничего не сказал.
А затем сделал ей предложение. Она знала, что нужно сказать до свадьбы. Нужно дать ему шанс отступить, если он захочет, но шла война, город просто обезумел, мальчики каждый день отправлялись на фронт, и не все вернутся живыми. В тот год казалось, что весь Сан-Франциско торопится пережениться, отчаянно стремясь провести вместе хоть несколько дней. Когда они узнали, что корабль Джина отплывает, сказать ему просто не было времени, по крайней мере, так она себя убеждала.
Когда они на следующий день подъехали к зданию суда, по всему кварталу вилась очередь из пар, все нервничали и смотрели на часы. Она сказала клерку, что у нее нет свидетельства о рождении, что оно пропало при пожаре. Клерк был недоволен, но все же выдал им свидетельство и отпустил. Она не должна была лгать, но в тот день она была безнадежно влюблена, а Джин уезжал. Она, как и сотни остальных, не могли трезво думать о завтрашнем дне, они просто хотели пожениться сегодня.
Только спустя неделю она осознала всю серьезность своего поступка. Джин уехал. И тут ее начали мучить угрызения совести. О чем она думала? Почему она это сделала? Неужто она была в таком любовном тумане, что сама начала верить в Марион Чапмэн, в то, что человека по имени Маргарет Ле Гард не существовало? Неужто она была такая дура, чтобы верить, будто он никогда не узнает?
Джин должен знать, но не письмом же сообщать такое. Может, просто исчезнуть опять? Но нет, слишком она его любила. И дала клятву, что скажет, как только он вернется домой. Но он не вернулся.
Месяц прошел со смерти Джина, когда она обнаружила, что беременна. Проплакав много ночей, она долго думала, что делать, и наконец решила. Теперь о возвращении в Вашингтон не может быть и речи. Она не хочет, чтобы этот ребенок столкнулся с тем, что пришлось пережить ей и Тео, так и не понявшим, к какой расе и к какому миру они принадлежат. Она хотела, чтобы их с Джином ребенок вырос свободным от этих проблем, свободным от нее. Это самое меньшее, что она могла для него сделать. После рождения малыша она отвезет его родителям Джина в Элмвуд-Спрингс. Она написала Нордстромам, и они были счастливы, ждали ее приезда.
Итак, решено. Она отвезет младенца и через несколько дней просто исчезнет, словно никакой Марион Чапмэн никогда не существовало.
Она планировала вернуться к отцу и вести прежнюю жизнь. Он стар, болен, и она ему нужна. Только одного она не учла: с какой силой привяжется к белокурой девочке с глазами Джина.
Пыталась уехать — и не могла. Каждый день просыпалась с мыслью: надо — и не ехала. Наконец написала отцу, рассказав, что она наделала и почему не может вернуться домой. Ей было страшно тяжело, но она нужна дочке. Нордстромы приняли ее с радостью и особо не расспрашивали о прошлом. Это жена Джина, а это ребенок Джина, что еще нужно знать? Жизнь в маленьком городке в центре страны оказалась именно такой, как описывал Джин, — замечательной. Она работала в универмаге братьев Морган и радовалась, что дочка растет счастливым ребенком. Дене как раз исполнилось четыре, когда мир ее матери снова развалился на части.