Дверной молоток висел над кольцом.
Бам-м-м!
Поначалу было тихо. Наконец громыхнули шаги. Лязгнул засов, левая створка распахнулась, и над Витом навис ражий детина. Известная в городе личность? Подонки еще звали его… звали…
Птица! точно!
Птица Рох…
— Кыш, попрошайка!
Птица Рох сдвинул брови. Пригляделся внимательней. Круглая, щекастая рожа его отразила некоторое дружелюбие.
— А, это ты… найденыш. Что ж без оружья? Плетей захотел? Или монеты для штрафа завелись?
— Так мне… рано мне еще!
— Рано ему! — шмыгнул носом детина. — Рано, понимаешь! Ты это страже скажи, как ухватят за шкирку! Рано ему, орясине…
Вит выразительно ткнул пальцем слуге за спину.
— Рано, понимаешь! Ты это страже скажи, как ухватят за шкирку! Рано ему, орясине…
Вит выразительно ткнул пальцем слуге за спину.
— Мейстер Филипп дома?
— Нету хозяина, — грустно прогудел Птица Рох. Похоже, отсутствие Душегуба всерьез его огорчало. Однако Вит не спешил верить. Небось Птица хозяина от лишнего беспокойства хранит. Чтоб не тревожил кто попало. Это правильно. Только Вит — не «кто попало». Он с Душегубом за одним столом сиживал. И вообще, мейстер Филипп — его опекун!
Щель между плечистым слугой и дверным косяком оказалась вполне достаточной. Слуга и моргнуть не успел, а юноша уже стоял в прихожей.
— Мейстер Филипп! Это я. Вит… Витольд!
Птица Рох недоуменно заворочался: ишь, шустрый нахаленок! А вырос как! Вчера еще сопляк сопляком… Тем не менее гнать Вита взашей раздумал. Хозяину этот парень глянулся. Хозяину виднее.
— Мейстер Филипп! Это я… я это… В доме царила гулкая тишина, только сопел за спиной слуга.
— Сказал же: нету их, — филином ухнул Птица Рох. — Вечером зайди. Может, вернется… И, закрывая за Витом дверь:
— Грамотку-то на оружье выправи. Иначе повяжут…
LXX
Вит брел прочь, подняв воротник и повернувшись спиной к секущему льдинками ветру. Мейстер Филипп обещал вечером вернуться в богадельню. Сейчас небось по делам отлучился. Надо позже… позже зайти. Тильда волноваться будет… Не-а, она ж вещунья! она сразу все поймет!..
В следующее мгновение он впервые ощутил паутину.
Букашка внутри заворочалась с беспокойством. Паутина? значит, есть и паук?! Каждый шаг отдавался дрожью в тайных кружевах. Нити, клейкие узы примеривались: как ловчее опутать? Вит отчаянно завертел головой — и почти сразу заметил троицу стражников, выходящих из переулка. Один из них недвусмысленно махнул рукой: мол, иди-ка сюда! Стоит ли говорить, что Вит, как всегда в подобных случаях, поступил точь-в-точь наоборот? Метнулся за угол, вихрем пронесся по улице, расплескивая грязь, перемешанную с помоями, свернул — раз, другой, махнул через забор… Остановился. Прислушался.
Погони не было. Верно Птица Рох говорил: пора грамотку на оружье выписывать. Видать, букашка стражу почуяла… Впрочем, ощущение паутины не исчезло, хотя заметно ослабло. Словно паук потерял жертву из виду и теперь лихорадочно пытался ее отыскать. Вспомнился Пузатый Крист: «Шиш спешишь, шиш спешишь!» Кому нынче «шиш» — ему, Виту? страже? Или паук — кто-то третий?! Юноша сам поразился странному выводу. Какой такой «третий»?! Ясно ведь: стража его схватить хотела! За хождение без оружья в этих… в присутственных местах. Где покупают оружье, Вит знал: в черных кузнечных лавках. Только все равно сперва в грамотке прописать должны, что тебе положено: меч, секира или протазанище какой, глаза б его не видели…
Вит вздохнул, сворачивая к порту.
Ветер наконец унялся. Снег в осенней кошелке тоже закончился. Настроение стало мало-помалу улучшаться. До вечера можно и от стражи побегать. А после вернется мейстер Филипп, заберет его обратно в богадельню. Грамотку выправит. Опекун он Виту или кто? Пускай опекает! Может, вообще в Хенинг не возвращаться? В богадельне хорошо. Там тепло, там море. Тильда и стражи нет, никто не заставляет железяки дурацкие таскать… Нет, в конце концов скучно станет. Тогда: зимой в богадельне отсиживаться, а летом и в Хенинг можно. С дядькой Штефаном встретиться, мамку повидать…
— Привет, Бацарь! — Вита от души огрели по плечу.
— Ну ты даешь! Вымахал как! Я тебя и не признал сразу!
— Гейнц!
— Ты где пропадал? Про вас с Глазуньей такое бакланили…
— Я сам! сам расскажу! Наши тут?
— Тут-тут! Звон молотят, чешут, жнут! — расхохотался рыжий Гейнц, донельзя обрадованный возвращением приятеля. — Пошли, нашим затрешь, где всю осень валандался. Небось Душегуба со святым отцом в «три чашки» обувал?
Вит, ухмыляясь до ушей, последовал за дружком. Пристань была совсем рядом, здесь толпился и шумел народ. Матросы в холщовых робах разгружали судно из Копенгагена; пара наиболее ушлых купцов вовсю торговалась с хозяином груза. Орали зеваки, стайка девиц подмигивала морякам, истосковавшимся по женским прелестям… Прямо на пирсе, в двух шагах от воды, плещущей о сваи, расположился вражина Крысак со столиком. Подельщики Крысака в поте лица трудились «на раскруте», вовлекая в игру пьяненького бюргера, который в трезвом виде никогда бы с подобной шантрапой не связался. Поодаль Ульрих примеривался к чужому кошелю; красавец Дублон «сватал» кокетливо хихикающую шлюху некоему застенчивому юнцу. Юнец смущался, краснел, но уже был готов на все.